Дыхание жизни - [16]
Мадлен. Нет?
Фрэнсис. «Я не поэтому ее люблю».
Мадлен мгновение колеблется.
Мадлен. Почему же тогда? Почему он оставался со мной?
Наступает молчание. Фрэнсис курит, затем смотрит на Мадлен, ожидая, что та заговорит первой.
Фрэнсис. Вам лучше знать.
Мадлен смотрит на нее, словно эта идея показалась ей совершенно абсурдной.
Нет, правда. Скажите мне, наконец.
Мадлен. Вы что, серьезно?
Фрэнсис. Конечно.
Мадлен. Вы хотите, чтобы я вам сказала?
Фрэнсис. Конечно.
Мадлен. Почему Мартин меня любил? (Мадлен улыбается и трясет головой). Ну, нет. Не думаю, что я должна это делать.
Фрэнсис. Почему?
Мадлен. По-моему, это очевидно.
Фрэнсис. Да? Что же очевидно?
Мадлен. Фрэнсис, прошу вас! (Мадлен неожиданно теряет терпение). Вы считаете меня настолько наивной?
Фрэнсис. Нет, почему же? (Фрэнсис оживляется и не намерена отступать). Правда, мне даже интересно. Вы и так столько всего рассказали…
Мадлен. Разве? Вы действительно думаете, что я многое рассказала?
Фрэнсис. Конечно. Как вы познакомились. Как в него влюбились. Зачем же было рассказывать, если вы вообще не хотите, чтобы я что-то узнала? А теперь вдруг решили что-то скрыть. В чем дело?
Фрэнсис улыбается, в то время как Мадлен смотрит на нее недоверчиво.
Что, горячо? Я подошла слишком близко?
Фрэнсис задает последний вопрос неожиданно доверительным, заискивающим тоном. Мадлен смотрит на нее и, наконец, решается принять вызов.
Мадлен. Ладно. Все равно в ваших глазах я наделала в своей жизни массу глупостей…
Фрэнсис. Этого я не говорила.
Мадлен. Но вы это подразумевали.
Фрэнсис. Я так не говорила.
Мадлен. Ну как же, по-вашему, я потратила впустую уйму времени на все эти митинги, демонстрации… (Мадлен на минуту замолкает и пристально смотрит на Фрэнсис). Но все же есть одна вещь, которой я никогда не делала, поверьте.
Фрэнсис. И что же это?
Мадлен. Никогда не позволяла себя использовать.
Фрэнсис. Использовать?
Неожиданно наступает молчание.
Так вы считаете, я вас использую?
Мадлен смотрит на нее так, словно это совершенно очевидно.
Мадлен. Вы сами ко мне пришли, так? Ворвались, прикрывшись своим писательством, как полицейским жетоном. Оно открывает перед вами все двери. Считаете, что оно дает вам право и сюда лезть? «Пропустите меня, я писательница!»
Фрэнсис. Конечно, нет.
Мадлен. Я, кстати, еще не видела вашего ордера. Что там у вас написано? «Дает право на копание в душе»?
Фрэнсис. Очень смешно!
Мадлен. Кто вы такая? Инспектор Барнаби?
Фрэнсис. А я думала, вы не смотрите телевизор.
Мадлен. Это у меня теперь нет телевизора.
Фрэнсис смотрит на нее укоризненно.
Фрэнсис. Да-а, очень смешно…!
Мадлен. Ну, допустим это правда. Я нечасто куда-то хожу, мало кого вижу, все так, но даже я смогу распознать наглого писаку, если таковой окажется передо мной. (Мадлен выпаливает последние слова с неожиданной злобой).
Фрэнсис. Это неправда. Да как вы смеете? Это же несправедливо.
Мадлен. Разве? (Теперь Мадлен решительно и угрожающе направляется через всю комнату в сторону Фрэнсис). Ведь для вас это должно быть в порядке вещей. Это, наверняка, дежурная ситуация — людей допрашивать.
Фрэнсис. Нет.
Мадлен. Не сомневаюсь, такое у вас часто происходит.
Фрэнсис. Нет.
Мадлен. Фрэнсис, за кого вы меня принимаете? Я для вас что, материал для заметок?
Фрэнсис. Нет.
Мадлен. Что тогда? «Источник»? Вы из меня информацию выкачиваете? Вынуждаете давать показания?
Фрэнсис. Нет.
Мадлен. Тогда что? Объясните мне.
Фрэнсис меняет позу, вынужденная защищаться.
Фрэнсис. Мы просто разговариваем. И все. Сидим среди ночи и разговариваем. Просто есть вещи… которые я должна знать.
Мадлен стоит, ожидая продолжения.
Мадлен. И это все?
Фрэнсис. Разве вам не надо поговорить? Даже вам. Вы не можете все время быть одна. Ведь людям свойственно делиться, это человеческий инстинкт.
Мадлен. Конечно. Разговаривать — это естественно для людей.
Фрэнсис. Ну, так в чем же дело?
Мадлен. Но насколько свойственно людям потом записывать все услышанное?
Фрэнсис выставляет перед собой руки, словно защищаясь от обвинений, но Мадлен уже завелась и продолжает атаковать.
Фрэнсис. Ну, хорошо, хорошо…
Мадлен. Так объясните мне, что это за мода такая новая? Если все это не для романа.
Фрэнсис. Я уже говорила.
Мадлен. Да, но разве, простите, писатели обычно не ждут, пока объект их исследования не умрет? Я думала, это делается именно в такой последовательности. Сначала дать умереть, потом писать. А теперь, видите ли, все стали такие нетерпеливые…
Фрэнсис. Но…
Мадлен …никто не может подождать. А потом что? Будем хоронить при жизни?
Фрэнсис. Это не то, что я делаю.
Мадлен. Разве нет? (Теперь Мадлен выходит за пределы зоны кухни, как будто ее осенило новой идеей). Хотя постойте-ка. А я могу задать вам вопрос? Не возражаете? Могу я кое-что у вас узнать?
Фрэнсис. Пожалуйста, спрашивайте, что угодно.
Мадлен. Прекрасно. Тогда какого черта вы тут делаете? (Мадлен подается вперед). Вот и весь вопрос.
Фрэнсис. Что я здесь делаю?
Мадлен. Ну да, я только об этом и спрашиваю.
Фрэнсис. Вы прекрасно знаете что.
Мадлен. Нет, не знаю. Понимаете? С того самого момента, как вы переступили мой порог, я не знаю. (Мадлен отворачивается и не смотрит на Фрэнсис)
Действие разворачивается во второй половине 50-х годов прошлого века, время, когда после долгих лет окаменелости ощущается приближение перемен, которые позднее назовут оттепелью. Главная героиня — художница, некогда учившаяся в Париже у самого Матисса: теперь она считается специалистом по нему, её приглашают в качестве эксперта тогда, когда обычные методы не дают результатов… Пьеса «Залив в Ницце» была впервые сыграна 4 сентября 1986 года в театре Котслоу, Лондон, в постановке Дэвида Хэйра.
Пьеса Дэвида Хэйра «Голубая комната» — парафраз пьесы австрийского драматурга Артура Шницлера «Любовный хоровод» была написана в начале XX века. Первыми эту пьесу увидели в Лондоне в 1998 году в театре «Донмар Уэйрхаус». Несмотря на легкость сюжета и комичность некоторых сцен, она обнажает всем известную сегодня проблему отчужденности. «Голубая комната» — это пьеса об одиноких в большом городе мужчинах и женщинах. О тех, кто в поисках глубоких чувств, пресыщается легкой добычей и теряет вкус к настоящей жизни.
В основу сюжета пьесы легла реальная история, одним из героев которой был известный английский писатель Оскар Уайльд. В 1895 году маркиз Куинсберри узнал о связи своего сына с писателем и оставил последнему записку, в которой говорилось, что тот ведет себя, как содомит. Оскорбленный Уайльд подал на маркиза в суд, но в результате сам был привлечен к ответственности за «совершение непристойных действий в отношении лиц мужского пола». Отсидев два года в тюрьме, писатель покинул пределы Англии, а спустя три года умер на чужбине. «Поцелуй Иуды» — временами пронзительно грустная, временами остроумная постановка, в которой проводятся интересные параллели между описанной выше историей и библейской.
Когда я убеждал себя в том, что мне нечего терять, я и помыслить не мог, что что-то всё-таки осталось. Большое и незримое, что не давало мне перешагнуть черту. Человечность. Это было она. Но сегодня я и её лишился. Лишился подле того, кому она вовсе не была знакома. Должно ли это меня успокоить? Успокоить, когда за стенкой лежат двое моих друзей в "черном тюльпане", ещё утром ходившие по этой земле. Война. Я в полной мере осознал, что у этого слова был солоноватый привкус железа. И бешеная боль потери и безысходности. Понимание собственного бессилия, когда на твоих глазах убивают невинных ребят. И лучшее, что ты можешь сделать — убить в ответ.
Категория: джен, Рейтинг: PG-13, Размер: Мини, Саммари: Пит подумал, что будет, если Тони его найдёт. Что он вообще сделает, когда поймёт, что подопечный попросту сбежал? Будет ли просить полицейских его найти или с облегчением вздохнёт, обрадованный тем, что теперь больше времени может посвятить Рири? В последнее очень не хотелось верить, Питер хотел, чтобы их разговор о его проступке состоялся, хотел всё ещё что-то значить для Старка, даже если совсем немного.
Есть такие места на земле – камни, деревья, источники, храмы, мечети и синагоги – куда люди всегда приходят и делятся с Богом самым сокровенным. Кто еще, в самом деле, услышит тебя и поймет так, как Он?..Поначалу записывал занятные истории, как стихи – для себя. Пока разглядел в них театр.Наконец, возникли актеры. Родились спектакли. Появились зрители. Круг замкнулся…Четыре монопьесы о Любви.
«Герой Нашего Времени, милостивые государи мои, точно, портрет, но не одного человека; это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии. Вы мне опять скажете, что человек не может быть так дурен, а я вам скажу, что ежели вы верили возможности существования всех трагических и романтических злодеев, отчего же вы не веруете в действительность Печорина? Если вы любовались вымыслами гораздо более ужасными и уродливыми, отчего же этот характер, даже как вымысел, не находит у вас пощады? Уж не оттого ли, что в нем больше правды, нежели бы вы того желали?..».
Материал для драмы «Принц Фридрих Гомбургский» Клейст почерпнул из отечественной истории. В центре ее стоят события битвы при Фербеллине (1675), во многом определившие дальнейшую судьбу Германии. Клейст, как обычно, весьма свободно обошелся с этим историческим эпизодом, многое примыслив и совершенно изменив образ главного героя. Истерический Фридрих Гомбургский весьма мало походил на романтически влюбленного юношу, каким изобразил его драматург.Примечания А. Левинтона.Иллюстрации Б. Свешникова.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.