Дьявольское биополе [сборник] - [21]

— А мне Иван Никандрович показался добрым…

— Почему?

— Хотя бы потому, что был одинок.

— Какая связь? — она пожала крылатыми плечами.

— Одинокий человек не ощущает прилива сил от других людей.

Сокальская смотрела на меня непонимающе, а значит, и подозрительно. Конечно, зря пустился в рассуждения про одиночество, а ведь еще хотел сказать, что именно поэтому деревенские люди добрее городских, и, видимо, поэтому злоумышленников сажают в одиночку — чтобы подобрели.

— Такой-сякой… Однако имуществом его вы не побрезговали.

— Он сам отдавал.

— Взять-взяли, а старика бросили?

Я поймал себя на том, что пробую заглянуть ей в рот: нет ли там золотых коронок отца? Но Сокальская свои гортанные слова как-то выталкивала, не слишком разжимая губы.

— Знаете, отец был занят только работой и мало что мне в жизни дал.

Я глянул на нее со свежим любопытством. Крупная, как говорится, женщина в теле. Отменный цвет лица. Импортный плечистый костюм из хорошей шерсти. Бриллиантики в ушах. И, по-моему, запах французских духов «Мажи нуар», что значит «Черная магия».

— Мебелишку-то дорогую он вам дал, — усмехнулся я.

— Только что.

— А бриллианты?

— Сама купила.

— На какие деньги?

— Продала кое-какие золотые безделушки.

— Уж не коронки ли Ивана Никандровича?

— Что вы слушаете всяких пьяниц!.. Сокальская опять покраснела: первый раз от злости, теперь от стыда. Но это меня не остановило.

— А квартира разве ваша?

— Конечно, моя.

— Кто вам ее дал?

— В свое время мы разменяли нашу большую.

— Но большую-то получил Иван Никандрович.

— Я тогда была ребенком, на меня тоже метры выделили.

— Оно конечно, но квартиру все-таки дали Ивану Никандровичу за его труды. Теперь возьмем образование… Разве не отец его вам дал?

— Государство.

— Верно, а кормил-одевал разве не отец? А на «Прибор» разве тоже не отец устроил?

— Устроилась бы в другое место.

— Здоровье у вас хорошее?

— Отменное.

— Спортом занимаетесь?

— Нет.

— А телевизор много смотрите?

— Вечерами. К чему эти вопросы?

Эти вопросы были ни к чему; в сущности, у следователя к дочери самоубийцы должен быть один главный вопрос — почему отец покончил с собой? Но ответ я знал и без нее.

— Спортом не занимаетесь, физически не работаете, а здоровье хорошее. Значит, и здоровье получено от отца и предков. А вы его только проматываете у телевизора.

— Что вы со мной говорите, как с девчонкой? Все-таки я старший экономист, выполняю ответственную работу и считаюсь хорошим специалистом.

Я и не сомневался, ибо откуда же спесь? Слово «самомнение» мне кажется весьма приблизительным: людей, которые ни с того ни с сего высокого о себе мнения, почти не существует. Самомнение есть не что иное, как мнение других об этом человеке, теперь ставшее его мнением. Видимо, начальство числило Сокальскую в исполнительных и дельных работниках, что давало ей основание числить себя в хороших людях.

Когда-нибудь — на пенсии, разумеется, — напишу оригинальную статью под названием «Квалификация, как причина спесивости». Я докажу, что, став хорошим специалистом, недалекий человек уже смотрит на мир свысока; уже ничему не учится, а уже поучает; достигнув чего-то в одной области, он уже судит обо всех других областях…

Квалификация вместо ума, нравственности, а иногда и совести.

— Неужели вам не жалко отца? — спросил я на всякий случай.

— Последнее время мы не общались, — ответила Сокальская и, спохватившись, добавила: — Жалко, конечно…

Хорошо, у меня она отговорится. Анищина похоронит. Знакомым и сослуживцам объяснит, каким плохим был отец. Ну, а потом-то, когда останется наедине с отцовскими вещами, с той же звонкой кукушкой? Как она будет разбираться со своей совестью? Сокальская еще не знает, что самые невыгодные сделки — с совестью.

— Почему ваш отец покончил с собой? — задал я следственный вопрос.

— Не знаю.

— А я знаю — вы убили его.

— Старческий маразм убил его! — рубанула она, не спросив, чем убила и как, потому что знала это.

Образовалась такая пауза, когда мы молча смотрели друг на друга; не знаю, какой был взгляд у меня, но в ее глазах я видел оголтелое превосходство и толику презрения — так дураки смотрят на душевнобольных и уродов. С чего бы такой взгляд? Ну да, она победила… Потому что девять из десяти подписались бы под ее словами о старческом маразме; потому что мыслящий банально всегда сильнее мыслящего самостоятельно; потому что Сокальскую подпитывало психическое поле всех ненавистников старости, идущих за окном моего кабинетика.

18

У старых и молодых мысли до того разные, что почти противоположные. Взять хотя бы трудности. Мы, старые, говорим, что трудности надо преодолевать. Молодые говорят: зачем их преодолевать, когда их надо уничтожать, чтобы и в помине не было. Кто же прав? А никто. С одной стороны, надо, чтобы трудностей не было, а с другой — они всегда будут.

Кто откровенен, так это уголовники. На своем нечеловеческом жаргоне стариков они зовут просто — плесень.

Люди печалятся об ушедшей молодости… Не чудаки ли? Ты смотри, как бы вся жизнь не ушла, ибо подобна она международному экспрессу, который шпарит без остановок.

У человека жизнь проходит дважды. Сперва земная, натуральная. А потом она же еще раз, повторно, в воспоминаниях.