Дьявольский вкус смерти - [5]

— Тишка, иди сюда!

Тишка послушался, но продолжал брехать уже из комнаты хозяйки.

Женщина с помятым лицом и в такой же одежде выглянула в коридор и посмотрела на меня с недоверием.

— Вы к кому?

В другое время я, может быть, и не удостоила бы ее ответом, но сейчас меня интересовало все, что вращалось вокруг Самохвалова, поэтому коротко ответила:

— Я к Василию Ивановичу.

Тетка сверкнула маленькими глазками и злобно усмехнулась.

— Опоздала, милая. Недавесь вперед ногами вынесли. Сдох, наконец, сволочь! Туда ему и дорога!

Тетка с грохотом захлопнула дверь.

От такого откровенного «доброжелательства» меня передернуло.

В комнате Самохвалова было чисто и даже уютно, насколько это возможно при мизерных габаритах жилища. Видавший виды диван, напротив кровать еще более преклонного возраста, вдоль стен шкафы, обклеенные пленкой «под дерево»… Сбоку на тумбочке стояла электроплитка — видимо, хозяева не всегда пользовались общей кухней. Ничего удивительного, одна дама с собачкой чего только стоит! Правда, слово «дама» плохо вязалось с обликом злобной тетки. Мой взор блуждал по комнате. Ага, вот! На окне, завешенном бордовыми шторами, висели две длинные нитки сушеных грибов. В суматохе похорон никто о них не вспомнил — мне это и было нужно.

Пошарив в шкафчиках, я нашла старую эмалированную кастрюлю и отправилась в кухню за водой.

Пять минут назад здесь никого не было. Теперь же возле плиты стояла пышная женщина лет сорока пяти и резала лук, обливаясь слезами. Увидев меня, она быстро затараторила:

— Ой, а я услышала шум, думала, Регина вернулась. А вы родственница? Что-то на похоронах я вас не видела.

Ценная женщина. Наблюдательная. Душечку напоминает.

— Я Катина знакомая. С вами можно переговорить с глазу на глаз?

Душечка встрепенулась, почуяв что-то необычное.

— Да, конечно. А что случилось?

— Расскажу через пятнадцать минут, — окончательно заинтриговала я ее и отправилась в самохваловскую комнату.

«Гиперлюбопытство, сочетающееся с повышенной болтливостью», — составила я характеристику соседки. Это и плюс и минус одновременно. Плюс, потому что все здешние новости, сплетни и дрязги известны ей досконально. Минус — завтра о моих вопросах относительно смерти Самохвалова будет знать вся округа. Но мы пойдем другим путем.

Водрузив кастрюлю на плитку, я бросила в воду грибы, и пока вода закипала, продолжила осмотр комнаты. Прежде всего меня интересовал письменный стол, за которым, по-видимому, работал Самохвалов. Поочередно выдвинув все ящики, я увидела груду исписанной бумаги, тетради, ручки и стержни — все это лежало в беспорядке. Взяв пару исписанных листов, попыталась прочесть. Почерк был таким же отвратительным, как и его хозяин. Насколько я могла понять, бегло пробежав взглядом всю эту писанину, Василий Иванович занимался писательством. Мне это показалось нехарактерным для его натуры, но факты были налицо. Присев на краешек кровати, ради любопытства (и в интересах дела, конечно, тоже) пробежала пару строчек. Не знаю, как все произведение, но в прочитанном мной отрывке герой изобличал, порицал и наказывал. Я улыбнулась: неужели автор всерьез рассчитывал, что кто-то будет читать всю эту желчь?

Ничего интересного в столе я не нашла и переключилась на книжный шкаф. Здесь была собрана плеяда всех великих, но в данный момент мне было не до них. В углу верхней полки стояла пачка тетрадей. Одну за другой я принялась их перелистывать. Планы уроков для разных классов… аннотации художественных книг… А это что?

Тетрадь была сильно потрепана и, насколько я смогла понять, содержала тексты на немецком языке. Я отбросила бы ее в сторону, как и предыдущие, если бы в глаза не бросились даты в начале каждого текста. Число, месяц и год перевода? Это казалось сомнительным. А интуиция уже толкала догадку из подсознания в сознание — дневник. Последней датой в тетрадке стояло — 11 октября 1974 года. Переводы немецких текстов вряд ли было необходимо хранить столько лет. Зато если это действительно дневник, то камуфляж из немецких слов дает ему возможность преспокойно стоять на видном месте. Жаль, что язык Гете и Шиллера мне мало знаком. До дальнейших разъяснений я сунула тетрадь в свою сумку.

Вода в кастрюле закипела, по комнате разлился приятный грибной запах, и в животе у меня заурчало. Чтобы не поддаться искушению отведать ароматно пахнущего варева, я отправилась к соседке.

Не успела я подойти к ее комнате, как дверь распахнулась. По взволнованному лицу соседки было видно, что она с нетерпением меня поджидала. Услужливо предложила мне стул, который, как и вся обстановка, отличался большей солидностью, нежели мебель Самохвалова.

Душечка засуетилась вокруг меня с предложением откушать чаю с пирожками.

— Надеюсь, пирожки не с грибами? — поинтересовалась я, беспокоясь о своем драгоценном здоровье.

Душечка намек поняла.

— Ну что вы! Одни — с мясом, другие — с рыбой.

Я милостиво разрешила себя накормить, для большей интриги добавив к выражению своего лица налет таинственности.

Узнав о том, что мою собеседницу зовут Варварой Николаевной, и не забывая поглощать пирожки, я сообщила ей свою «легенду»: что являюсь корреспондентом «Тарасовских вестей» и мне поручено написать статью о выдающемся учителе и человеке Самохвалове В.И. На последних словах я почему-то закашлялась, и на глазах у меня выступили слезы.