Снова звякает окно в первом этаже.
Д е в а (громко). Все вижу, Пашка! Ой, вижу…
К а т я (тихо). Это еще что такое?
П а ш к а (тихо). Это такая… адаптация. Погружение в среду.
К а т я (тихо). Ну-ну. И часто ты так… погружаешься?
К и р х г о ф (кричит от входной двери). Катрин! Катрин! Komm zu mir, bloede Dirne! (Иди ко мне, глупая девка! — нем. яз.)
К а т я. Бегу, баушка! (Па ш к е.) От тебя вот никак не ожидала! (Спешит к старухе.)
Д е в а. Пашенька… Голубочек!
П а ш к а. Да что ж ты пристала-то ко мне, как, скажи, блин к сковородке! Шпиёнишь все, проходу нет от тебя!
Д е в а. Брани, брани, Пашенька… Заглянул бы вечор, светик. Буде любишь, так скажи, а не любишь — откажи!
Во двор осанисто вдвигается квартальный надзиратель Иван Степанович Михеев.
Д е в а. Ой, мама… (Захлопывает окно.)
М и х е е в (оглядывается, замечает П а ш к у). Подь сюды.
П а ш к а. Здравия желаем!
М и х е е в. Ты не дворник.
П а ш к а. Никак нет-с!
М и х е е в. Где?
П а ш к а. А с господином Пантелеевым, Лексей Лексеичем и господином писателем, как звать — не знаю, в трактир прошествовали. Книгу об ём пишуть.
М и х е е в. За враньё — оштрафую. И на съезжую.
П а ш к а (крестится). Ни Боже мой — в «Усладе» оне! Шоб мне повылазило!
М и х е е в (с угрозой). Гуляем всё…
П а ш к а. Никак нет-с — изволят статейку сочинять. Про беззаветный подвиг сына Отечества.
М и х е е в. Я этому сыну пока что только штраф пропишу. На первый раз.
П а ш к а (оглядываясь, быстро достает свой пятак, сует в руку квартальному). Не погнушайтесь, ваше благородие, жену евонную помянуть. Ноне у них — годовщина… Ну, помните? Анисья, утопшая… Беспартошная.
М и х е е в. Что ты мне тут суешь?
П а ш к а. А лужу мы того… сей же момент вычерпнем. Это мы скоренько!
М и х е е в (смягчившись). Так бы и сказал. (Прячет пятак.) А то — кни-игу пишуть… (Посуровев.) Поприскин Антон, сын Михайлов, титулярный советник… Вот тот, что на излечение нынче отправлен в Обухвинскую… Требуется составить вещественную опись и опечатать.
П а ш к а. Так я проведу, ваше благородие… Ключ-то доктора мне оставили… Тута он проживал, в четвертом етаже… (Ведет квартального к двери.) Не извольте беспокоиться…
Проходят в дом. Двор пустеет.
Сцена третья
в которой ведутся странные разговоры о городе Петербурге и его жителях
Трактир «Услада друзей». За длинным столом, уставленным бутылками и мисками, сидят Т е л у ш к и н, К у п е ц и В а л е н ю к. Поодаль пьет чай и читает газету Ч е л о в е к в ш л я п е. В углу, на лавке, «христа ради» примостился М у з ы к а н т. Летает половой с подносом, в глубине хозяин трактира, зевая, протирает посуду. Больше в заведении, по раннему времени, никого нет.
В а л е н ю к. Чела… эк!
П о л о в о й. Слушаю-с!
В а л е н ю к (указывая на Т е л у ш к и н а). Скажи-ка, братец, вот сия борода — кто он таков?
П о л о в о й (присматриваясь). Сия? Дак знамо… Дворник здешний.
В а л е н ю к (со значением оглядев приятелей). А еще кто-с?
П о л о в о й. Не могу знать-с. Просто дворник. Заходить другой раз.
В а л е н ю к. Петя, душа… Сделай ему свой, станем говорить, намек!
Т е л у ш к и н, посмеиваясь, щелкает себя по горлу.
П о л о в о й (качает головой). Не взыщите, барин, в долг ему нипочем не понесу. Не отдаеть, пролаза! Вот ежели вы за него уплотите, да за прошлые разы, да за стекло побитое, то за нами не постоит…
К у п е ц. Ладно, ступай… Стой! Еще штоф. Да чаю неси…
П о л о в о й. Сей минут-с. (Убегает.)
Т е л у ш к и н. Вот те и милость царска… Тут хоть как представляй, без деньги не нальють. Ишо по той же шее и надають.
К у п е ц. Тебе-то? Видели уж, молчи. Как на съезжую тебя отсель таскали. Верите ли, господин писатель, в одиночку шестерых отбутылил. Добро бы еще, пьян был. Оно бы и понятно. Так нет — тверёзый в драку полез. Гвоздила…
Т е л у ш к и н. Обидно мне стало. Я им — про шпиц, про способ свой, а они — глумиться. Не можно, кричат, токмо на руках влезать. Человек, мол — не муха какая, прости Господи, по шпицам ползать.
В а л е н ю к. Однако же, голубчик, их тоже можно понять. Сила здесь, станем говорить, надобна богатырская.
Т е л у ш к и н. Дай пятак, барин.
К у п е ц. Дайте, Аристарх Осипович, дайте. Возверну, ежели что.
В а л е н ю к с недоумением протягивает монету. Т е л у ш к и н, побагровев, в одно мгновение сгибает ее и швыряет на стол. Монета звякает о стакан. Молчание. Ч е л о в е к в ш л я п е, отвлекшись на секунду, вновь шелестит газетой. Привставший М у з ы к а н т поправляет маленькие треснутые очки и снова садится. Прибегает П о л о в о й с подносом, смахивает со стола крошки, ставит штоф, чашки с чайником и собирает грязные тарелки.
Х о з я и н т р а к т и р а. Они тады двоих так-то свернули, да в окошко-то и кинули-с.
В а л е н ю к (икнув). Благословил же Бог силушкой…
Т е л у ш к и н. А не шути со мной, коли не знашь. (Распрямляет пятак и возвращает В а л е н ю к у.) Да я это… ничего. С сердцов махнул. С полицией же не дрался, закон знаем.
Х о з я и н т р а к т и р а. Лучше б набрался. У нас ведь как: хмельного буяна — на полати, тверёзого — на цепь.
К у п е ц. Заносить полицейским пришлось. Одни от него убытки.
