Дьявольский полдник - [29]

Д е в а. Ай! Прощения просим!

К р и с (отряхиваясь). Вот дура!

Д е в а (не веря своим глазам). Да ведь это Пашка…

К р и с (сквозь зубы). Иди, куда шла… Какой я тебе Пашка?

Д е в а. Как есть — Пашка… Матушка наша, пресвятая Богородица… Зачем-то усы наклеил… И бакенбарды! (Осторожно.) Пашенька? А ты ли это, голубчик?

К р и с. Дура, пошла вон.

Д е в а. Еще краше стал!

К р и с. Прибью. Отчепись.

Д е в а. Люди добрые! Что же это деется? Был Пашка, стал ахфицер! Ай, красавчик! Ай, кавалер! (Торопливо, рукавом, чистит полу шинели.) Что же ты, Пашенька, меня позабыл-позабросил? Как в службу вступил, так и зазнался совсем? Маруську-то бросил свою! Совести у тебя нет, Пашенька!

На звуки скандала оборачиваются и Й о г а н, и К а т я.

К р и с. Да не ори ты! (Тише, с нажимом.) Так надоть.

Д е в а. Ага, как прижметь тебя, так ты сразу, на кобелиный манер — хвост трубой и ко мне домой! А как благородным заделался, так и не ровня я тебе! Не признает! Дурой ругат! «Надоть» ему! Люди добрые!

К р и с. Не моги соваться. Здеся дело того… осударево.

Д е в а. Знаем мы про энти дела-то ваши! Вона, стоит — глазами зыркает! Дела твоя!

К р и с. Уйдешь ты или нет, дура несчастная!

Д е в а. Пускай сперва она сгинет, шаромыжница! Подстилка колдовская!

Распахивается дверь и во двор из дома выдвигается городовой Михеев. Недолго думая, П а ш к а хватает Д е в у и начинает ее целовать, одновременно отворачиваясь от полицейского.

М и х е е в. Хм… Однако. Впрочем, не воспрещается.

Вслед за М и х е е в ы м из двери выходят санитары и П о п р и с к и н в смирительной рубашке поверх драной шубы.

С а н и т а р (подталкивая). Иди, иди… Чучела.

П о п р и с к и н. Попрошу не оскорблять.

С а н и т а р. Скажи — нежные какие. А сам недолечимшись.

П о п р и с к и н (устало). Я здоров. Сколько можно твердить?

С а н и т а р. Здоровые по улицам в подштанниках не бегають.

П о п р и с к и н. Из вашей недужницы не токмо в подштанниках — без оных сбежишь. Аспиды окаянные.

С а н и т а р. Иди, иди… Сицилист.

П о п р и с к и н. Что ты понимаешь… Взяли сонного, из постели. Приспешники. Сутки после вашей эскулапии отсыпался. Не то искали бы вы меня сейчас… в Америке.

С а н и т а р (М и х е е в у). А говорит — излечился. Дурак, он и опосля бани чешется. (Второму санитару.) Опять в обход придется идтить. Склизко под воротами-то… уроним.

М и х е е в. Самый это у меня подлый двор. Летом — грязь, лужа непролазная, зимой вот — лед. Ну, я ему задам. Здеся ждите. (Двигается в сторону дворницкой, минует П а ш к у и Д е в у, подозрительно их оглядывая.) Хм. Однако… (Стучит в подвальную дверь.)

П о п р и с к и н (санитарам). Руки-то зачем было вязать?

С а н и т а р. Положено.

П о п р и с к и н. Еще бы и ноги в кандалы заковали.

М и х е е в. Дворник! (Стучит в дверь.) Отворяй, полиция! (Пауза.) Дрыхнет, сукин сын.

П о п р и с к и н. Поблагородней вас будет, господин опричник. Не знаете вы… своего народа-с. Страшно вы от него далеки.

С а н и т а р (коллеге). Наново, слышь ты, началося.

П о п р и с к и н. Простой человек шубу мне подарил, крайность мою наблюдая. А вам бы токмо хватать и таскать.

С а н и т а р. А вот запрут тебя в карцере и заткнёсся.

П о п р и с к и н. На испуг не бери! Весь ваш Петербург — один большой карцер.

С а н и т а р. Выздоровел он, гляди-ка…

П о п р и с к и н. А вся ваша Россия — один большой сумасшедший дом.

М и х е е в. Кого?

С а н и т а р (негромко). Молчи, дурак. Сами знаем.

Второй с а н и т а р. С тебя спросу нет, ты — психованный, а нам в участок потом — для чего не донесли.

С а н и т а р. Так что лучше уймись, полудурье. Или бешаным притворись, целее будешь.

М и х е е в (приближаясь). Тащи его, робяты, в желтый дом, покуда я добрый… Он еще и политический, каналья такая.

Д е в а (на мгновение освободившись от рук и губ П а ш к и). Ой, мамоньки… Дай хоть разочек вздохнуть-то, Пашка!

М и х е е в с удивлением оборачивается на возглас Д е в ы, но тут Й о г а н начинает крутить ручку сильнее и даже пытается что-то петь. К а т я неожиданно, во весь голос, ему вторит.

М и х е е в. А этим бы только горло драть!

П о п р и с к и н. Не драть, а нести в толщу масс высокое искусство!

М и х е е в. Пошли вон со двора, горлопаны! Не то в участок сведу.

П о п р и с к и н. Ну, конечно! Культура в несчастной России всегда кончается участком. Чем они тебе не угодили, тюремщик?

М и х е е в. Чтоб духу евонного здесь не было! (Санитары волокут П о п р и с к и н а мимо шарманщика.)

П о п р и с к и н. Благороднейший человек, артист! Прибыл к нам из далекой Пруссии. Он не только забавляет, о нет! Он пробуждает высокие чувства и помыслы. Ты его гонишь, прихвостень царский, а ведь это он, бедный музыкант, скромным трудом своим и сердца излечивает, и души людские! Не убоявшись инквизиции в белых халатах, проник в узилище и ценою собственной свободы… (М и х е е в настораживается.) Ты слышишь, острожная твоя душа? Одолел зловредную болезнь мою и… также потом… Куда ты меня тащишь, Навуходоносор? Пусти-и-и!

Й о г а н и К а т я потихоньку пытаются скрыться, однако М и х е е в проявляет внезапную прыть.

М и х е е в. А ну стой! Стоять, кому говорю! (Хватается за шарманку, отталкивая К а т ю.) Да тут целый заговор, как я посмотрю! (Дует в свисток.)