Дядя Фред весенней порой - [21]

Часто бывает так, что мозги, если их не жалеют, нуждаются в музыкальном сопровождении. Скажем иначе: думая, мыслители нередко свистят. Так поступил и Руперт Бакстер, избрав на этот случай любимый напев «Лох-Ломонда».

Будь он меньше сосредоточен, он бы заметил, что уже к четвертой строчке за окном начались волнения. Наконец оно приоткрылось и седоусая голова воровато выглянула из него. Бакстер не заметил и этого. Дойдя до края лужайки, он резко повернулся, а значит – снова прошел перед окном.

Теперь он пел. У него был приятный тенор.

Ты поверху пойдешь,

Я понизу пойду

И прежде всех в Шотландию приду-у-у-у,

Но ах, моя любовь,

Нам не встречаться вновь…

Звездный свет озарил седые усы.

На дивном, дивном, дивном берегу

Лох-Ло-мон-да-а!

Что-то просвистело в ночи… шлепнулось о его щеку… и тут же из окна раздался горестный крик.

Лорд Икенхем вернулся в бильярдную примерно через полчаса. Мартышка был там, но уже не один. Он играл с лордом Бошемом, буквально творя чудеса. Дядя присел и почтительно ждал, пока завершится поединок.

Наконец лорд Бошем надел пиджак.

– Хорошо сыграли, – сказал он как истинный рыцарь, умеющий терпеть поражение, – очень хорошо. – И он вопросительно посмотрел на лорда Икенхема, который щелкнул языком и покачал головой: – Э, что?

– Поражаюсь иронии судьбы, – отвечал граф. – Бушует беда, звонят врачам, стелят постели, ставят компрессы, а два молодых человека беспечно играют на бильярде. Поневоле припомнишь пожар Рима.

– Э? – повторил лорд Бошем.

– Кто-то заболел? – спросил Мартышка. – Не Бакстер?

– Я бы не назвал это болезнью, – ответил ему дядя. – В него швырнули яйцо. Но герцог… Швырял он и, размахнувшись свыше меры, вывихнул предплечье. Когда я его покинул, руку подвязали, пострадавший пил ячменную воду.

– Вот это да! – отозвался лорд Бошем. – Прямо сказать, не повезло.

– Да, он испытывает немалые муки.

– Наверное, отделал Бакстера как следует? – с надеждой спросил Мартышка.

– Вот именно. Признаюсь: уважение мое возросло. Есть еще что-то такое в старой аристократии! Троцкому в жизни не попасть яйцом в секретаря.

Лорд Бошем попытался глубже проникнуть в проблему.

– А почему, – спросил он, – Данстабл швыряется яйцами?

– Так я и думал, что вы спросите, – одобрил его лорд Икенхем. – Все двигалось к этому с неотступностью греческой трагедии. По-видимому, один садовник привержен к стихам Роберта Бёрнса о берегах Лох-Ломонда. Он свистит их и даже поет под окном у герцога. Тот затаился, подстерегая его с целой корзиной яиц. Сегодня по неведомой причине стихи эти запел Бакстер. Мы с герцогом толковали о том о сем, когда услышали его голос, и герцог, словно цирковой тюлень, нырнул в гардероб, а вынырнул с корзинкой. Необходимо пояснить, что он предубежден против самой песни. Судя по всему, его чувствительный слух оскорбляет неточная рифма, вернее – ее отсутствие. И впрямь, что это такое? «Приду-у-у» – «Лох-Ломонда»! А может, «приду» – «берегу»? Как посмотреть… Конечно, в его годы небезопасно швыряться яйцами. Знал бы – предупредил бы, но…

Скрип двери прервал его размышления. Вошла леди Констанс. Увидев, что лорд Бошем здесь, она с облегчением вздохнула, но мгновенно помрачнела, заметив, в каком он обществе. Лорд Икенхем, как всегда, был любезен и беспечен.

– А, леди Констанс! – обрадовался он. – Я как раз говорил про несчастье с нашим герцогом.

– Да, – подтвердил лорд Бошем. – Значит, старый хрыч вывихнул руку?

– Он повредил плечо, – сдержанно ответила леди Констанс. – Ты кончил игру, мой милый? Я бы хотела с тобой потолковать.

Она увела племянника, и лорд Икенхем задумчиво поглядел им вслед.

– Странно, – сказал он. – Она немного суховата… Ты заметил, Мартышка?

– Суховата! – отвечал тот, дрожа. – Истинный волк.

– Пыл страстей, холод манер, – прокомментировал граф. – Это неспроста. Неужели Бакстер настучал? Нет, не посмеет. Видимо, обычная обида на разгулявшихся гостей. Забудем о прекрасной Конни, у нас много тем. Начнем с того, что свинью красть не надо.

– Да?

– Да. Как ты помнишь, мы собирались отвезти ее в Икенхем, но это не нужно. Герцог обезоружен, ему не поднять кочерги. Перехватив инициативу, Эмсворт прямо сказал, что свинью не даст. Итак, ее красть не будем.

– Что ж, – отвечал Мартышка, немного подумав, – это хорошо. Конечно, если б Эмсворт нас озолотил, тоже было бы неплохо, но возить свиней через всю Англию – трудно, ничего не скажешь. В общем, я не расстроился.

– А мог бы.

– Почему?

– Возникло другое затруднение.

– Что там еще?

– Так, небольшое препятствие. Я лично их люблю. Выявляют все лучшее в нас…

Мартышка затанцевал.

– Ты скажешь, в чем дело?

– Скажу. Помнишь этого менестреля? Ну, Полли хочет за него выйти. Вот.

– Что с ним такое?

– Он приезжает.

– Ой!

– Да-да. Когда улегся шум и короли – то есть Эмсворт, Конни и врач – в свои покои важно удалились, герцог сказал мне, что он этого так не оставит. Если Эмсворт думает, что спас свою ветчину, он ошибается. Он (герцог) вызовет Рикки Гилпина, который ее и украдет. Собственно, он при мне составил длиннейшую телеграмму.

– Рикки увидит мисс Плум! – испугался Мартышка. – Тогда нам конец. Он не такой идиот, как Хорес.