Двум смертям не бывать - [12]

Потом вернулась к дамскому туалету. Открыла дверь, оглянувшись через плечо. Я уже успела определить, кто из гостей на самом деле — переодетый охранник Ассана, и сейчас никто из них на меня не смотрел, потому что Вайль именно в этот момент уронил стакан. Поэтому я прошла по коридору, потрогав на проходе все двери и убедившись, что они заперты. В конце коридора я свернула направо, потому что налево шла лестница вниз. Судя по доносящимся звукам, она вела в кухню.

В коридоре с одной стороны находилась длинная скамейка, с другой — ряд окон. Днем наверняка из них открывался захватывающий вид, поскольку выходили они на несколько акров газона. Над скамьей висел подсвеченный прямоугольник картины, где стайка обнаженных египтянок подносила фараону дары в виде изысканных яств, золота и диких зверей в клетках. Фараон явно был от девиц в восторге.

На другом конце коридора лестницы не было — только громадное овальное зеркало в затейливой золотой раме. Я обменялась с собой тревожным взглядом, вспомнив только что пережитое почти-отключение. От воспоминания мне стало нехорошо, и я его выбросила из головы, заставив себя думать о работе.

— Работа, работа, работа, работа, — шептала я, пока не поймала себя на этом и не прикусила себе щеку изнутри.

Повернув прямо у зеркала, я, как и ожидала, оказалась в коридоре возле мужского туалета. Опять две пары запертых дверей. Возле туалета я сделала вид, будто вхожу, потом якобы сообразила, что это не тот туалет, изобразила смущение и поспешила прочь в сторону женского.

На этот раз я в него вошла. В вестибюле, оклеенном обоями с ромбическим рисунком, стояло красное бархатное кресло и массивный папоротник в кадке. Стульчак находился в закутке таком тесном, что мог, бедняга, страдать клаустрофобией. В соседней комнате, где на стене установлены были четыре умывальника, находилась ванна на когтистых лапах и душевая кабина от потолка до пола.

Чтобы потратить полагающееся количество времени, я вымыла руки и немножко поправила волосы. Вошел кто-то еще, поэтому я повернулась, чтобы уйти, приклеив к лицу вежливую улыбку. Улыбка тут же свалилась от потрясения, когда я увидела, что нахожусь в одном туалете с мужчиной. И физиономия у него была не менее ошарашенная.

— Прошу прощения, — сказал он, запустив пальцы в густую белокурую швабру собственных волос. — Я знаю, что мужчинам напротив, но я был уверен, что там меня найдут.

— Вас наверняка найдут и здесь, как только разнесется весть, что какой-то мужчина прячется в женском туалете.

Произнося эти слова, я рассматривала его лицо, и оно мне сразу понравилось. Тот свеженький вид, сразу-после-колледжа, который наводит на мысль, что мир, быть может, не такое уж гнусное место. Одет он был в черный фрак с красной бабочкой, подпоясан широким красным шарфом, на ногах зашнурованные сапоги до середины икры. И еще он жевал резинку.

Такие улыбки, как у него, мне случалось видеть. Смысл их совершенно ясен: «Я такая лапушка, что меня просто нельзя не любить, это только вопрос времени». Но сопровождалась эта улыбка столь искренним весельем, что никак меня не могла обидеть.

— Да бросьте, — сказал он. — Я же вижу, что вы не сплетница. Помогите мне отсюда выбраться. Я не извращенец, просто пролезаю без приглашения.

Я ему почти поверила — но он отвел глаза как раз когда не надо было. Этот мальчик столько времени не врет, сколько я врунов ловлю.

— Это как? Наедаетесь оливками и сыром и убегаете?

— Типа того.

— Звездишь. — Любо было посмотреть, какая у него сделалась ошарашенная физиономия. Никогда, наверное, не слышал, как взрослая женщина ругается. — Говори как есть, а то я не охрану, а полицию позову. Он на миг задумался, насколько рискованно рассказывать правду совершенно незнакомой женщине да еще с такой грязной пастью.

— Знаете, многие верят.

— Я не из многих.

— Без сомнения. — В его взгляде смешались в равных долях уважение и заигрывание. Я, конечно, была польщена, но никак этого не показала. Хотя мне большого труда стоило не улыбнуться, когда он выдул идеальный сиреневый пузырь, хлопнул его и втянул обратно, а потом улыбнулся с извиняющимся видом. — Моя последняя подружка была курильщицей и совратила меня для смеху. Резинка помогает преодолеть тоску по никотину.

— Это хорошо. А теперь брось заговаривать мне зубы и выкладывай.

— Ладно, выкладываю. Я — частный детектив. В основном раскручиваю мошенничество со страховкой. Но Аманду Ассан я знаю всю жизнь. Мы дружили, еще когда у нее были зубы с дыркой и коленки ободранные. Это уже потом ее мамаша решила, что не успокоится, пока Аманда не выиграет все детские конкурсы красоты отсюда и до Таллахаси.

По его интонациям я сразу представила себе мать Аманды: желчная разводка средних лет, у которой подбородков больше, чем мозгов. Бедная Аманда. Небось думала, выходя за Ассана, что вырвалась на свободу.

— В общем, — продолжал он, — Аманда мне позвонила и попросила расследовать тайные дела своего благоверного. В смысле, с кем он там.

— А здесь не слишком публичное собрание для частного расследования? — спросила я, в основном чтобы скрыть свое разочарование, а то он уже навел меня на мысль, будто в нашем мире можно выжить, сохранив после десяти лет хоть сколько-нибудь невинности.