Потом уже и я по животным отметился. Дежурил я ночью в кунге (будка такая с аппаратурой связной на шасси ЗИЛа) и вышел, пардон, до ветра. Невдалеке яма была с пищевыми отходами, нашими поварами выробленная, а рядом с этой ямой фонарь на столбе висел. И вот смотрю я, что рядом с ямой той лисица, кажется, сидит. Глаза у нее горят. Я опять не шибко трезвый был, вспомнил почему-то, что неплохо бы жене воротник лисий справить. Выхватил Макарова, прицелился, бах. Пуля рядом слева от лисы легла. Она даже не дернулась, только голову повела в сторону упавшей пули. Я правее взял, опять бах. Теперь уже пуля правее легла, а лиса как сидела, так и сидит. Только опять голову повернула, теперь в другую сторону. Так это меня разозлило!.. Я стреляю, а она даже не убегает. Оставшиеся патроны я уже практически очередью всадил. Результат, правда, такой же остался. Попасть, не попал, но лиса (если это, конечно, она была, а не собака бродячая), прочь побежала. На выстрелы народ из кунгов и палаток повыбежал. Командир орет: «Что, диверсанты?!» (нас тогда ими пугали). «Не-е-е, – отвечаю, – лисица, кажись». Командир выматерился, на меня посмотрел и сказал, что завтра со мной разбираться будет. Но на завтра работа боевая подвалила, целый день станции крутились, не до меня было.
На учениях этих еще одна картинка со стрельбами была. С автоматом, правда, но давайте уж здесь расскажу. Был у меня в подчинении окромя солдат еще и один прапорщик, Евгений Ульянович. И был у него бушлат легендарный. Легендарным он слыл потому, что цвета практически черного был, от масла машинного, хотя дизайнеры его первоначально белым или слегка желтоватым задумывали. Еще бушлат этот колом стоял и не гнулся совсем. Ну и вот как-то дед наш (Евгений Ульянович который) на очередном принятии пищи совместно с самогоном сказал, что бушлат его даже пуля холостая не пробьет. Кто-то начал с ним спорить, подначивать, а дед говорит, весь распаляясь: «Вот я сейчас выйду в бушлате на воздух, а вы стреляйте в меня метров с десяти из автомата холостыми – ничего мне не будет». Хорошо, что его хоть немножко отговорили. Сделали из двух палок типа чучела и повесили на него легендарный этот бушлат, ну а затем, как и договаривались, метров с десяти холостыми из Калашникова. Дед должен был спасибо сказать тому, кто его отговорил живой мишенью побыть, бо бушлат весь насквозь пробит был. Вот так и закончилась карьера Ульянычева бушлата, а сам дед дальше служить продолжил.
Кофе с молоком и… коньяком
Сказать, что в армии пьют по-черному, – это не сказать ничего. В армии пьют (извините, пили ) так, что даже сейчас мои последние волосы на всех частях тела встают дыбом. Казалось бы, у меня были уже такие школы по части выпивки, как интернат и институт. Интернат хоть и был физико-математический, но не все классы в нем были «ботанские», даже не классы, а комнаты. По-взрослому пить и курить я научился как раз в интернате. Затем был институт, где на старших курсах мы ходили в alma mater, только дабы встретиться, собрать компанию и затем – по беленькой, красненькому и пивку.
Но все это было детским лепетом по сравнению с армией. Я после дембеля рассказывал своему соседу-хронику по коммуналке, что мои одноротчане легко могли залить в одно лицо за вечер три литра самогона. Сосед не верил. Но ведь это было. Закуска: сало, цибуля (лук), барабуля (картошка) и хлеб. Я столько не мог выпить, ни при каком раскладе. Максимум для меня было три стакана, и то после этого я умирал дня два, а однажды даже чуть других жизни не лишил – но это уже другая картинка.
В наших Ярмолинцах (да и, наверно, по всей сельской Украине) самогон гнали практически в каждой второй хате. Это была разменная валюта – огород вскопать, крышу перекрыть и так далее, все имело свою фиксированную таксу в литрах. Местные знали, кто из чего гнал этот напиток: там бурячанка (то есть из свеклы), там из карамелек, здесь из сахара. Продавали самогон в обычных стеклянных банках и почему-то закрытых жестяными крышками, теми, что огурцы и помидоры закатывают. Как сейчас вижу две дырки в такой крышке, которые делали перед употреблением. Местные говорили, что самогон в четыре раза выгоднее водки, потому что в два раза дешевле и в два раза крепче.
Кроме того что пили много, пили еще и часто. Практически кажный божий день, исключая, наверное, выходные. Рабочий день обычно заканчивался тем, что офицеры и прапорщики собирались в курилке. Обсуждали прошедший день, а потом кто-нибудь так ненавязчиво вопрошал: «А что, мужики, не худо бы винца испить?» За два года винца, насколько помню, не пили ни разу. Нет, вру. На днях рожденьях официальных в кругу семей все-таки на столы выставляли вино и казенку (водку из магазина). Хотя даже дамы местные легко употребляли самогон.
Хорошо еще, что командир с нами почти не пил. Он любил цитировать Курочкина из «На войне, как на войне», что пить – это гадость, а пить с подчиненными – гадость вдвойне. Но это уже скорее субординация армейская. Бывали случаи, когда и командир с нами отмечался. Однако если не считать официальных домашних праздников, то для пересчета в памяти таких событий, хватит пальцев одной руки. Один оставим на потом.
