Двуглавый российский орел на Балканах. 1683–1914 - [101]

* * *

Отечественной науке приходится сейчас продираться сквозь дремучие заросли классового подхода. Это целиком относится к балканским сюжетам. «Советская историческая энциклопедия», не обращая внимания на клятвенные заверения трех правительств о бескорыстии, бестрепетно утверждала: «Русско-турецкая война 1828–1829 гг. была вызвана борьбой держав за раздел владений Османской империи» (!). Автор ценной фактическим материалом монографии A. B. Фадеев в разоблачительном порыве декларировал: «Даже свою восточную политику царское правительство подчинило политике „жандарма Европы“»[445]. Не щадил он и командующих, И. Ф. Паскевича и И. И. Дибича, представляя их ничтожествами в генеральских мундирах, изобличая их в стратегической близорукости, укоряя за тактические упущения, а Дибича наделяя дополнительно внешностью уродливого карлика. Позволительно, однако, предположить, что победоносная кампания осуществлялась при их активном участии и даже под их руководством, а не вопреки их усилиям провалить задуманные операции.

* * *

5-6 (17–18) сентября, когда мир уже был заключен, но весть о нем еще не поступила в Петербург, Николай I созвал совещание по всему кругу проблем, которые тогда называли восточными. Участвовали в совете люди, пользовавшиеся его особым доверием: председатель Комитета министров и Государственного совета граф В. П. Кочубей, глава военного ведомства граф А. И. Чернышев, князь А. Голицын, граф П. А. Толстой, статс-секретарь Д. В. Дашков. Все участники, кроме присутствовавшего по должности К. В. Нессельроде, – представители родовой русской или украинской знати, хотя административный аппарат, офицерский корпус и дипломатическая служба кишели прибалтийскими баронами. Николай Павлович хорошо помнил судьбу деда и отца, поплатившихся смертью за излишнюю самостоятельность, и в решающий момент прибег к консультации с видными и авторитетными представителями знати, разделив с ними ответственность за вырабатываемый стратегический курс.

Секретный комитет заслушал меморандум, зачитанный К. В. Нессельроде и выражавший точку зрения царя (иного мнения вице-канцлер не имел), и обсудил «плоды размышлений некоторых лиц, осведомленных в Восточной вопросе». Нессельроде начал с фразы: конечно, если водрузить крест на храм Святой Софии, подвижников богоугодного дела осенит вечная слава. Но спешить с этим не следует, ибо «сохранение Турции более выгодно, чем вредно действительным интересам России… никакой другой порядок вещей, который займет ее место, не возместит нам выгоды иметь соседом государство слабое, постоянно угрожаемое революционными стремлениями своих вассалов и вынужденное успешною войною подчиниться воле победителя». Д. В. Дашков присоединился к мнению, выразив убежденность в территориальной насыщенности России. Стране «нужны не новые приобретения, не распространение пределов, но безопасность оных и распространение ее влияния между соседственными народами, чего она удобнее достигнуть может, продлив существование Оттоманской империи на известных условиях» (желательно, ее подчинения)[446]. В принятом единогласно решении комитет разделил указанную точку зрения, предопределив стратегический курс в восточных делах на обозримое будущее. Сие означало отказ от территориальной экспансии на Балканах и переход к усилиям по упрочению свого влияния в регионе. Собравшиеся на совет сознавали: еще один шаг, и Россия окажется в изоляции, и что еще хуже – столкнется с союзниками. Идти на риск европейской войны они не желали.

Отказавшись от утверждения в регионе, опираясь на грубую силу, царизм вступил на извилистую и обрывистую тропу маневрирования и противоборства с Лондоном и Веной. В выигрыше остались балканские народы, занятые укреплением своей государственности и успешно обучавшиеся использовать, к выгоде для себя, соперничество и противоречия между «великими».

* * *

Император Николай был в восторге от подписанного мира. Льстецы от дипломатии в лице Ливена и Матусевича курили ему фимиам: «Европа с Англией во главе склонится перед решением, которое соизволит принять император». Обессиленная Турция превратится в послушного сателлита. По словам Ливена, «если Оттоманскую империю и сохранить, мы без опасения можем навязать ей все условия, которые требуют наши интересы, наша честь, наша торговля и абсолютная необходимость утвердить наше преобладание в Леванте»[447].

Не ведали тогда обитатели Зимнего дворца, какие сюрпризы преподнесет им следующее десятилетие! Держава султанов стала полем столкновений, в которых у соперников царизма оказались все преимущества – экономическое преобладание, широкий выбор промышленных товаров, свободные капиталы, морская мощь, идеологический багаж в богатом ассортименте для вооружения им поднимающейся балканской буржуазии, возможность заигрывания с турецкими реформаторами. Самодержавие еще не отдавало себе отчета в том, что зреющие в регионе силы ему не опора и представляют они слои общества, ориентирующиеся на Запад. А пока что и Петербург, и Лондон, и Вена рассматривали Адрианопольский трактат с точки зрения своих непосредственных выгод или потерь, и все обнаружили историческую близорукость. В Австрии его восприняли кисло, но протестовать канцлер К. Меттерних не решился и прислал требуемые поздравления, действуя по поговорке – «могло быть и хуже». Французский министр-президент Ж. Полиньяк расценил условия мира как «снисходительные»