Двойной кошмар - [25]

Потом он поднял перевязь с мечом и нацепил на себя. Бледная, дрожащая Козочка подошла к нему, и помогла затянуть ремень. Оправила на нём ножны и заглянула Ромке в глаза. Он отвернулся. В горле стоял горький, ледяной ком, желудок выворачивало наизнанку, и Роману казалось, что если он сейчас откроет рот и скажет хоть слово, его стошнит.

Испуганная лошадь топталась на краю поляны, запутавшись поводьями в кустах. Кубышка, ласково чмокая губами и что-то приговаривая, подозвала её и взяла за повод. Приникла к лошадиному уху и зашептала тихонько, поглаживая животное по гладкой шее.

Ромка поднял шлем всадника и покрутил в руках. Толстая кожа внутри была проложена металлической полоской, и могла защитить голову от удара дубины. Он натянул шлем на голову и взглянул, наконец, на Козочку:

— Я ухожу в деревню.

Голос прозвучал сдавленно, но желудок понемногу утих. Главное, не смотреть на трупы.

— Я провожу тебя, - пискнула девчонка.

Губы её дрожали, но она попыталась улыбнуться.

Кубышка подвела Роману лошадь и протянула ему поводья. Козочка проворно стащила с покойников остатки одежды, сложила всё в мешок и перебросила через лошадиную холку. Подняла и протянула Ромке оброненное копьё.

— Не надо, - резко сказал он. Тошнота вновь подкатила к горлу.

— Добыча, взятая в бою, священна, - тихо сказала Кубышка. – Нельзя её оставлять. Продай эти вещи, если хочешь, но не оставляй лежать на земле.

Козочка упрямо протягивала копьё, древко дрожало в её тонких ручках. Ромка вздохнул и взял добычу. Спорить с женщинами у него не было ни сил, ни желания.

Лошадь заупрямилась было, почуяв незнакомого всадника, но потом успокоилась, и Ромке удалось вывести её на тропинку. Козочка, проворно перебирая ножками, побежала впереди, указывая дорогу.

***

Ехать без седла было страшно неудобно, но в конце концов Ромка угнездился на широкой спине серой лошадки, и смог оглядеться по сторонам. Солнце ещё не поднялось над краем леса, и тропинка влажно темнела среди густой травы, покрытой утренней росой. Воздух, ещё не прогретый зноем, был упоительно свеж, и Роман в который раз подивился дикой чистоте здешних лесов. В городе даже клочок земли, огороженный низенькой оградой, где торчали из клумбы неизменные агавы в окружении красной герани, считался зелёным уголком.

Они миновали знакомую развилку и свернули на дорогу. Вдоль дороги стояли сосны, стояли плотно, и во множестве топорщились из травы багряные цветочные головки. По стволу прошуршала белка, гулко пробарабанил невидимый с дороги дятел.

Козочка неутомимо бежала впереди, мелькая загорелыми ножками. Ромка, глядя, как болтается на тонких плечах её белое платьице, вспомнил, как она повисла у него на шее прошлой ночью, и смутился. Возможно, здесь она не считается малолеткой, и для Козочки он явно не первый. Но, глядя на тощие девичьи ножки, мелькающие впереди, Ромка чувствовал себя взрослым злодеем-соблазнителем вопреки всякой логике.

Они миновали поворот, и дорога изогнулась к солнцу. Сосны здесь росли реже, выпустив к дороге заросли орешника. Под копытами лошадки заклубилась тонкая белёсая пыль, оседая на обочине, а загорелые пятки Козочки посветлели.

Лошадь внезапно забеспокоилась и тонко заржала, вздёрнув голову и раздувая ноздри. Ромка прижал пятками круглые серые бока и огляделся. Придорожные кусты тихо шелестели под ветром. Дорога была пуста. Козочка оглянулась и помахала рукой. Он пристукнул пятками.

Ему показалось, что сбоку что-то мелькнуло, даже услышал неясный звук, похожий на свист. Потом раздался глухой стук, небо над головой сделало балетный пируэт, а лошадь внезапно вывернулась из-под Ромки.

Глава 17

— Клянусь бородой владыки Ада! Это наш Ром!

— Не Ром, а Роман, - пробормотал Ромка и приоткрыл один глаз. Почему-то так казалось безопаснее.

Над ним нависло чёрное, сверкающее белками глаз лицо. Клочьями торчала короткая, тоже чёрная, борода.

— Толстопуп, - пробормотал Ромка.

— Очнулся, - радостно сказали над ним, и Романа подняли, усадив спиной к древесному стволу.

Он огляделся. В глазах плыло, свет казался неестественно резким, а когда он притронулся к виску, голову прострелило, и Ромка сморщился от боли.

— Ты, паршивый выкормыш лесной свиньи, не мог камень полегче найти? – прогудел над ухом голос дядьки Толстопупа, и Ромка услышал звук затрещины. – Едва не убил нашего гостя!

— Я не нарочно! – проныл мальчишеский голос. Это был Мухобой-младший.

Малец топтался рядом, пряча за спиной свою ременную пращу. Толстопуп стоял на коленях возле Ромки, и глядел на него. Лицо его было покрыто сажей, которую исчертили бороздки пота. От бороды пахло палёным волосом.

Держась за дерево, Роман поднялся на ноги. Ощупал голову. На виске пульсировала свежая шишка. Дядька подал ему шлем. На шлеме сбоку оказалась вмятина, и Ромка машинально поковырял её пальцем. Если бы не эта кожаная, подбитая металлом шапка, быть бы ему покойником.

— Мы думали, это хозяйский пёс едет обратно в деревню, - извиняясь, сказал Толстопуп.

Ромка поднял руку и показал себе растопыренные пальцы. Поморгал, и убедил сам себя, что пальцев пять.

— Где мой брат?

Ему не ответили, и Ромка гаркнул: