Обычно ступает по розам тот, кто топчет грядки.
Станислав Ежи Лец
Чёрная птица чистила клюв о бушприт. Корабль поскрипывал оснасткой, медленно танцуя на тягучих волнах. Невидимая во тьме мачта с марсовым гнездом наверху описывала плавные круги вслед движению корпуса.
Игорь лежал у штурвала и смотрел на птицу. Чёрный силуэт на фоне чернильного неба, похожий на ожившее оригами. Звякнула стальная цепь, прикованный к мачте человек повернулся на другой бок.
Над горизонтом висела огромная звезда-солнце. Нижняя часть её похожего на медный диск тела тонула в чернильном море. Огненный полукруг у горизонта перечёркивали несколько крестов - корабли пиратского флота.
Птица последний раз черкнула клювом о бушприт, переступила когтистыми лапами, хрипло каркнула и взмыла в небо. Игорь закрыл глаза, чтобы не видеть, как её изломанный силуэт пересекает кресты корабельных мачт. Он вспоминал...
***
- Купи хлеба! - крикнула Марина.
Игорь хлопнул дверью. Теперь малец Никита проснётся, и по возвращении будет новый скандал. Неизбежный, привычный уже скандал. Игорь вспомнил Юльку, её смешные кудряшки за ушами - нежными маленькими ушками - и незлобивый нрав. Где теперь Юлька... А он, как дурак, повёлся на эффектную Марину. Её декольте до пупа и гладкий животик, который она в решающий момент загадочно погладила и сообщила о внезапной беременности.
Игорь был тогда ещё честный человек, и женился. И потом у него не было сомнений, пока однажды, через полгода после рождения Никиты он вдруг не увидел в улыбающейся мордашке сына лицо Валерки. Валерки Никишина из их группы, что учился в своё время на деньги папаши-бизнесмена. Теперь они иногда виделись в спортзале и на совещаниях, и дежурно пожимали руки друг другу.
Что-то оборвалось тогда в Игоре, и на Маринку он теперь смотрел с холодной брезгливостью. Если бы не общая квартира, совместный бизнес - маленький, но свой, потом и кровью... Что говорить.
Ночное небо подмигнуло ему парой колючих звёзд. Круглосуточный магазин с торца соседней многоэтажки тускло светил заляпанным рекламой стеклом. Усталая продавщица бросила на прилавок такой же усталый батон в целлофановом пакете и пачку сигарет.
Он постоял у магазина, глядя на звёзды. Вытянул из пачки одну сигарету, щёлкнул зажигалкой. Домой идти не хотелось. Там ждала хлеб Марина. Игорь затянулся глубже, чем хотел, и закашлялся. Если лечить простуду, проходит за семь дней. Не лечить - за неделю.
За кашлем он не сразу услышал визг тормозов. Большая тёмная машина лихо развернулась и встала поперёк дороги. Сразу же ей в блестящий бок въехала другая, расписанная под хохлому. Пёстрая дверца распахнулась, на тротуар вывалился водитель.
Игорь вжался спиной в стену - машина едва не проехала ему по носкам ботинок. Возле разбитой тачки поднялся крик. Кого-то уже били. Игорь принялся отходить вбок, двигаясь вдоль стены, чтобы поскорее убраться подальше от эпицентра. Распахнулась задняя дверца, кто-то высунулся наружу, стукнул тяжёлыми ботинками о тротуар. Дорогу к отступлению загородила туша амбала выше Игоря на голову. В лицо ему пахнуло густой смесью дорогой выпивки и ещё чем-то сладким, приторно-душным. Он попытался поднырнуть под локоть амбалу, целясь в узкий просвет у стены, одновременно отбросив его толчком в бедро. Бесполезно - здоровяк даже не покачнулся. С таким же успехом можно было толкать гранитный памятник.
- Куда! - огромная пятерня впечаталась в подбородок, толкнула, ударила затылком о стену.
Сбоку выскочил водитель тёмной машины, сквозь искры в глазах Игорь успел увидеть его окровавленное лицо. Услышал истошный визг. Ощутил сильный, тупой удар в бок, и сразу - пронзительную боль. Уже лёжа в пыли асфальта, принял последний удар в висок тяжёлым ботинком. Вспышка ослепительного света, и Игорь провалился туда, где нет батонов в помятом целлофане, погасшей сигареты и Марины.
***
Кто-то хлопал ему по лицу. Он открыл глаза. Над ним плавали несколько забавно перевёрнутых лиц. Все они смотрели на него с разной степенью тревоги.
- За убийство пеня полагается, добрый господин, - одно из лиц, полное, бородатое, зашевелило сизыми губами. - Парень молодой, сколько бы ещё наработал, а ты его кружкой по голове. Видно же, что дурак, что ж теперь, убивать его?
- Он мне на ногу наступил, облил пивом, - резкий голос, второе лицо, худое, с торчащим по-птичьи носом. - Тупая прислуга. Ты хозяин, ты отвечаешь.
- Да живой он, смотрите, глазами хлопает, - третье лицо, женское, беспокойно кривило полные красные губы. - Живой, слава богам!
Ему дали пинка. Он поднялся на ноги. Ноги дрожали.
Он взглянул вокруг и покачнулся. Не было уже никакого ночного города, круглосуточного магазина и звёздного неба.
Зал с низким потолком - судя по всему, это была какая-то убогая забегаловка - скудно освещала люстра в виде тележного колеса. Люстра под старину, явный антиквариат. Поверху колеса вместо лампочек натыканы свечи в мутных стеклянных стаканах. Потолок будто расписан художником-готом: сплошь разводы то ли копоти то ли сажи, не разберёшь. Скудно освещённый зал занят грубо сработанными столами, на столах стоят пивные кружки. Столы блестят, но не от чистоты, а от пролитого пива. Кружки сжимают в руках, прикладывают к жадно разинутым ртам разновозрастные мужики, одетые как массовка к историческому фильму. Они попеременно пьют, разговаривают, рыгают, сплёвывают на пол.
