Двойное дыхание - [51]
– Всё равно, убивала бы таких, как эти, на дому, в стогу, в канаве рожающие идиотки! Зла не хватает!
– Людка, ну уж ты-то! Мне самому хочется дать этому мужику под дых, а потом ещё поплясать на бездыханном теле и увешать все фонари вокруг роддома трупами собственноручно удавленных «духовных акушерок». Я столько сил потратил на… эманацию собственной дикости, что я тебя прошу, не воскрешай моих демонов из бессмертного небытия. «Заплаты глаз, души изъян на всех предметах. И дьявол ненавистью пьян перед рассветом», – как я когда-то написал для моей обожаемой жены, когда она очередной раз, пылая, возжелала крови. Кровь кровью не смывается. Кровь смывается иными растворами. Дезинфицирующими. И заляпавшиеся должны просто отмыться. Запятнавшиеся – покаяться. Мы, Людмила Николаевна, честно выполняем свою работу. В любое время. Даже в самое тонкое, то, что «ближе к пяти под утро». Мы – ассенизаторы, сторожа, наблюдатели, группа поддержки. Но не судьи и не палачи.
– Да. Согласна. – Люда грустно вздохнула.
С минуту они молча курили.
– Женька, ты ведь никогда не делал плодоразрушающих?
– Не делал. Один раз видел, как Петя делал. Причём именно декапитацию[71]. И он мне дал выполнить самый психологически сложный этап. Технически это не так уж и трудно. А хирургического опыта у меня достаточно.
– Ага, психологически несложная для роботов операция.
– Это просто утилизация останков, Людмила Николаевна.
– Ты сейчас меня или себя уговариваешь, Евгений Иванович?
– Я констатирую факт. Ладно, пошли.
– Елена Николаевна с ума не сойдёт?
– Я ей не звонил. Что она сделает? Она на конгрессе FIGO[72] в Южной Америке. Ну, покричит через океан в сотовое пространство. Да и не хочу я лишний раз её тревожить. Она и так баба нервная, и ей сейчас ох как непросто и без всего этого. Когда начмед вернётся, я надеюсь, эта Вересова уже выпишется. Ментов вызвали?
– Вызвали, Жень, как ты и просил. Только я не пойму зачем?
– Затем. На синюю морду фасона «упала с лестницы» принято вызывать, а на такое – нет?
– Да они приедут и все нервы нам вымотают. Тебе в первую очередь.
– Ничего. У меня нервы крепче стальных канатов. Если что – принесу извинения в лучшем виде. Менты – тоже люди. Ласку любят. Чем большим количеством бумаг мы запасёмся, тем надёжнее защищён наш зад. Придёт в себя эта Маргарита, да и подаст на нас в суд, мол, живого ребёнка на куски искромсали. А у нас, кроме историй родов и перинаталки, протокол милицейский: «Поступила тогда-то потому-то». Вызови дежурного врача и бутылку коньяка получше у меня в кабинете разыщи в шкафу.
– Да они любой бутылкой не побрезгуют.
– Сказал, возьми получше. Не обеднею. Всё, пошли. Дежурному объясни, что, если милиция приедет, а я ещё в родзале буду, пусть предложит им кофе-чай и мужика этого, Алексея Вересова, нежно опросить в ординаторской. Не допросить, а опросить. Пусть его переоденут. Менты пусть так идут, подотрём после. Люда, интерны вменяемые на дежурстве есть?
– Есть какие-то, откуда я знаю, вменяемые они или нет?
– Парни?
– Есть двое.
– Пусть их позовут. Такое они вряд ли где-то увидят. А поскольку «домашние роды» и прочая на всю голову «духовность» становится всё моднее, то, боюсь, им придётся овладеть навыком этой операции. Как мне в такие моменты не хватает Зильбермана! Да и вообще мне его очень не хватает. Мы привыкли к тому, что придёт могущественный Пётр Александрович, и всё разрешится по мановению его рук и вибрациями его души.
– Нам всем его не хватает, Евгений Иванович. Но тебя он выучил этому великому искусству.
– Да я, как акушер, мизинца его не стою.
– Не этому. Не акушерству. Хотя и ему тоже. Он научил тебя спокойно решать проблемы.
– Ситуации…
– Что?
– Выходить из ситуации, а не решать проблемы. Смешно. Принимаешь это всё в себя и понимаешь – поздняк метаться. Надо успокоиться. И успокоить. Звать-то больше некого. Ни срочно в родзал, ни о вечном поговорить. Ты один в поле, Аника-воин. Ладно, Людка. Пошли уже мыться.
Евгений Иванович тщательно намылил руки, смыл, ещё раз намылил, ладным, изящным кошачьим движением расправил на плечах хирургический халат, поданный санитаркой, надел перчатки:
– Табурет!
И рахмановка, и табурет были уже совсем другими. Функциональными, модерновыми. Выбитыми Ситниковой из каких-то фондов, грантов и просто благодарных толстосумов.
– Интерны, становитесь справа, только свет не загораживайте и в обморок падайте куда подальше.
– Да мы, Евгений Иванович, всё время учебы в институте работали!
– Был тут у нас такой. Тоже работал. А наложение акушерских щипцов воочию увидал – и сполз по стеночке, прикрыв глазоньки. – Женька хмыкнул в маску.
Интерны осуждающе зафыркали, мол, они-то уж не кисейные барышни.
– Не кисейные? Шёлковые барышни? Ну что, Сергей Александрович? – Он поднял глаза на анестезиолога.
– Можно работать, Евгений Иванович.
– Спасибо, Серёжа. Ну, доктора, что я сейчас должен сделать?
– Плодоразрушающую операцию? – неуверенно промямлил один из интернов спустя мхатовскую паузу, во время которой Евгений Иванович произвёл ещё одно внутреннее акушерское исследование, перебросился парой негромких слов со старшей смены, стоявшей рядом в хирургическом халате, маске и стерильных перчатках, и, обработав наружные половые органы и влагалище дезраствором, ввёл зеркала.
Эта яркая и неожиданная книга — не книга вовсе, а театральное представление. Трагикомедия. Действующие лица — врачи, акушерки, медсестры и… пациентки. Место действия — родильный дом и больница. В этих стенах реальность комфортно уживается с эксцентричным фарсом, а смешное зачастую вызывает слезы. Здесь двадцать первый век с его нанотехнологиями еще не гарантирует отсутствие булгаковской «тьмы египетской» и шофер «скорой» неожиданно может оказаться грамотнее анестезиолога…Что делать взрослому мужчине, если у него фимоз, и как это связано с живописью импрессионистов? Где мы бываем во время клинической смерти, и что такое ЭКО?О забавном и грустном.
Эта книга о врачах и пациентах. О рождении и смерти. Об учителях и учениках. О семейных тайнах. О внутренней «кухне» родовспомогательного учреждения. О поколении, повзрослевшем на развалинах империи. Об отрицании Бога и принятии его заповедей. О том, что нет никакой мистики, и она же пронизывает всё в этом мире. О бескрылых ангелах и самых обычных демонах. О смысле, который от нас сокрыт. И о принятии покоя, который нам только снится до поры до времени.И конечно же о любви…
Роддом — это не просто место, где рожают детей. Это — целый мир со своими законами и правилами, иногда похожий на съемочную площадку комедийного сериала, а иногда — кровавого триллера, в котором обязательно будут жертвы. Зав. отделением Татьяна Георгиевна Мальцева — талантливый врач и просто красотка — на четвертом десятке пытается обрести личное счастье, разрываясь между молодым привлекательным интерном и циничным женатым начальником. Когда ревнуют врачи, мало не покажется!
Мальцева вышла замуж за Панина. Стала главным врачом многопрофильной больницы. И… попыталась покончить с собой…Долгожданное продолжение «бумажного сериала» Татьяны Соломатиной «Роддом, или Неотложное состояние. Кадры 48–61». Какое из неотложных состояний скрывается за следующим поворотом: рождение, жизнь, смерть или любовь?
«Просто в этот век поголовного инфантилизма уже забыли, что такое мужик в двадцать пять!» – под таким лозунгом живет и работает умная, красивая и ироничная (палец в рот не клади!) Татьяна Мальцева, талантливый врач и отчаянный жизнелюб, настоящий Дон Жуан в юбке.Работая в роддоме и чудом спасая молодых мам и новорожденных, Мальцева успевает и в собственной жизни закрутить роман, которому позавидует Голливуд!«Роддом. Сериал. Кадры 14–26» – продолжение новой серии романов от автора книги «Акушер-ХА!».
От автора: После успеха первой «Акушер-ХА!» было вполне ожидаемо, что я напишу вторую. А я не люблю не оправдывать ожидания. Книга перед вами. Сперва я, как прозаик, создавший несколько востребованных читателями романов, сомневалась: «Разве нужны они, эти байки, способные развеселить тех, кто смеётся над поскользнувшимися на банановой кожуре и плачет лишь над собственными ушибами? А стоит ли портить свой имидж, вновь и вновь пытаясь в популярной и даже забавной форме преподносить азы элементарных знаний, отличающих женщину от самки млекопитающего? Надо ли шутить на всё ещё заведомо табуированные нашим, чего греха таить, ханжеским восприятием темы?» Потом же, когда количество писем с благодарностями превысило все ожидаемые мною масштабы, я поняла: нужны, стоит, надо.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.
«Юность разбойника», повесть словацкого писателя Людо Ондрейова, — одно из классических произведений чехословацкой литературы. Повесть, вышедшая около 30 лет назад, до сих пор пользуется неизменной любовью и переведена на многие языки. Маленький герой повести Ергуш Лапин — сын «разбойника», словацкого крестьянина, скрывавшегося в горах и боровшегося против произвола и несправедливости. Чуткий, отзывчивый, очень правдивый мальчик, Ергуш, так же как и его отец, болезненно реагирует на всяческую несправедливость.У Ергуша Лапина впечатлительная поэтическая душа.