Он сделал шаг к закрытой двери.
«Впрочем, стоит ли уговаривать? Любовью, кажется, тут и не пахнет. Не зря ведь Нелли Васильевна ко мне больше жалась. И там, в кабинете, и тут, дома. А он — сразу в кресло, за книжку. Полагает, наверное, что имеет на нее вечное право. Не хватает ему медсестры Зои, которой уже не год и не два крутит голову на виду у всей медсанчасти. А Нелли Васильевна, видать, не из кротких. Власть над собой не потерпит. Как она его звезданула там, в кабинете: „Старый хрыч!“»
Грохнула входная дверь.
Из коридора, тихо ступая, вошла раскрасневшаяся Нелли Васильевна.
— Ушел, дрянь такая. Ишь, он еще обзывать меня вздумал! Кобель несчастный… Ладно, — взяла себя в руки Нелли Васильевна, и лицо ее снова засияло добродушной, приветливой улыбкой. — Вы, Шуклин (она впервые назвала его по фамилии, но в ее мягком голосе не было официальности, наоборот — ощущалась теплота), надеюсь, не уйдете?
— Разве от такой женщины можно уйти?
— От такой? Не от той, как меня обозвал этот?.. Вы слышали?
— Нет, я не слышал. Но ничего худого о вас у меня и в мыслях нет.
— Тогда — за стол!
— У вас получаются команды.
— Еще бы! Всю жизнь с пионерами… Прошу.
Она поправила чуть сбившуюся высокую прическу и села в кресло, где пять минут назад сидел Севастьянов.
— Открывайте, — показала она взглядом на бутылку. — Ох и мужики нынче пошли — совсем перестали за дамами ухаживать.
Федор наполнил рюмки до краев.
— За что? — спросила Нелли Васильевна.
— За нас, — не думая, ответил Шуклин и сквозь очки посмотрел на Нелли Васильевну — как она отнесется к этому тосту?
Она не возражала: поднесла рюмку к полным, красиво очерченным губам.
Едва прожевали по кусочку сыра, как раздался телефонный звонок.
— Не подходите — он, — сказал Федор.
Но Нелли Васильевна уже сорвалась с кресла.
— Алло!
Минутная пауза — и она положила трубку.
— Он, вы угадали. Вот гад, вот гад, — скороговоркой возмущалась Нелли Васильевна. — Знаете, что он сказал? Всяко обозвал меня… Вот гад, вот гад…
— Не подходите больше, иначе я уйду, — всерьез предупредил Федор.
— Извините, теперь с места не сойду… Вы, кстати, его давно знаете?
— Несколько лет.
— Он всегда такой беспардонный?
— Этот грех водится за ним… А вы с ним когда познакомились? — в свою очередь спросил Шуклин.
— О-о, это целая история! Хотите расскажу?
— Если история не секретная.
— Ни капельки.
Они, не сговариваясь, подвинули ближе друг к другу кресла на колесиках.
— За нас?
— За нас.
— Давайте на «ты».
— Давайте.
— И давайте по имени друг друга называть.
— По имени — так по имени.
Она откинулась на спинку кресла, положила ногу на ногу. Закрыла глаза, вспоминая.
— Значит, так… С чего начать и не знаю. Только не подумай обо мне, Федя, плохо — я ведь женщина. И незамужняя. Значит, так. Прошлым летом один товарищ — мы с ним приятели еще по работе в райкоме комсомола, теперь он главный инженер — пригласил меня в санаторий. В наш «Светлый яр». Я поначалу отказывалась. Но он — человек настойчивый, уговорил. К тому ж, добавил, мы оба холостые… Да. Ну, в общем, поехали. Отдыхаем, значит, загораем, купаемся, по вечерам танцуем… И однажды вечером мы с товарищем поссорились. Из-за какой-то мелочи. Причем в ссоре задавала тон я. И не потому, что я такая сварливая. Он, понимаешь… Как тебе сказать лучше? Нахальничать, в общем, стал. Ты понял меня?
— Понял, — кивнул Федор.
— Я в конце концов психанула и покинула товарища. Пошла на танцплощадку. Там много веселого народа, там, думаю, скорее в настроение приду. А завтра, решила, уеду… Да. И представь себе, Федя, не успела я вступить на танцплощадку, как меня приглашает танцевать высокий стройный мужчина с залысинами… Чего улыбаешься? Да, да, Севастьянов. Ну, а мне все равно было в тот вечер — с Севастьяновым танцевать, с Ивановым или Петровым… Назавтра мы снова встретились с Дмитрием Ивановичем. Были в кафе. Он поначалу показался мне человеком любопытным, много знающим, знакомым с интересными людьми, в том числе и с одним известным журналистом. — Нелли Васильевна скосила взгляд на Федора, как бы намекая, о ком идет речь. — Но вскоре из него полезло хвастовство — а это не из лучших черт характера. Говорит: «За мной гоняется двадцатипятилетняя врачиха…»
— Не врачиха — медсестра. И ей под сорок, — вставил Шуклин. И покачал головой: «Я-то думал, что Севастьянов только передо мной хвастается. Причем, насколько мне известно, та медсестра вовсе и не гоняется. Просто не отвергает его и разрешает в любое время суток приходить к себе домой».
— Еще говорит: «Развожусь с женой. Она мне сейчас не пара — постарела…»
Федор сдавил до боли виски, сжал зубы. Это же подлость со стороны Севастьянова! Разве можно такое нести о жене, с которой ты прожил более двух десятков лет, вырастил сына? Нет, хоть что пусть случится в его, Федора, жизни, он про Наталью ничего подобного не скажет. Пусть будет ходить в грехах, как в репьях, но до оскорбления близкого человека не докатится.
— Ты чего, Федя, посмурнел? — заметила Нелли Васильевна перемену в его лице.
— Да нет, это тебе показалось… Ну, давай дальше про соседа.
— Дальше — это был первый и последний наш поход в кафе. Я расплатилась с официантом…
