Двойная радуга - [44]

Аксинья кинула в нее влажным листом мяты.

* * *

Аксинья основательно уселась на водительское место и сменила обувь. Каблукастые и не удобные для вождения босоножки она с неожиданной заботой сложила в картонную коробку, ноги вдела в балетки со стразами и блеском.

– Короче, – сказала она, глядя в зеркало заднего вида, – начинаем опрос с тебя. Чтоб для проверки. Потом переходим ко мне и моим проблемам. Понятно?

– Чего ж непонятного, понятно, – ответила через минуту Вава, занятая поисками телефона в своей емкой сумке. Нашла и закричала немедленно внутрь:

– Слушай, ну что, мы поехали! К гадалке этой, говорю, поехали. Я рассказывала. Да. Да. Ты объясни получше, насчет топографической карты и как доехать. А то мы в той местности совершенно не ориентируемся спортивно… Нет. Не знаю я такой улицы. Блин, и такой тоже не знаю. Ладно, как-нибудь. Ну все, все.

Посмотрела на Аксинью. Аксинья уже вырулила на дорогу и включила радио.

«Привези-привези мне коралловые бусы», – спела когда-то популярная певица.

– Хуй тебе, а не бусы, – отреагировала Аксинья и переключила станцию. Она была расстроена.

Отношения с Семеном не радовали. Прошлую неделю он вообще не назначил ей встречи, на звонки не отвечал, а сегодня утром разговаривал с ней очень вяло, часто вставляя слово «очень»: очень устал, очень много работы, очень болит голова и слишком жарко. «Очень жаркое лето», – скучно сказал Семен на прощание и пожелал Аксинье удачи. Он так и выразился: удачи. Это было оскорбительно.

Хорошо, что опытная коллега порекомендовала волшебную гадалку, кофейницу и ворожею.

«Такая старуха, – восхищалась коллега, – ну просто великая! Без всяких еще даже кофе, я только вошла, а она и говорит – вижу проблемы! Вижу решение!»

– Что-то мне как-то стремно, – Аксинья ритмично отстучала что-то тревожное пальцами на рулевом колесе, – я ведь раньше никогда. Ну ты понимаешь, о чем я…

– Все мы раньше никогда, – Вава забросила в рот леденец от кашля. Вообще-то она не кашляла.

– Мне Борюсик как-то сознался, года два назад, – Аксинья подставила ладонь и ожидала леденца тоже, – так вот, сознался, такой, что его мамаша тогда заставила к ясновидящей ходить…

– Когда это – тогда?

– Ну тогда. Когда мы женились. Мамаша же столько икры наметала. Вопила, что я его околдовала. Опоила чуть ли не кровью.

– Девственниц?

– Христианских младенцев. Ты слушать будешь? – поинтересовалась Аксинья.

– Конечно-конечно.

– Опоила кровью, говорила Борюсикова мамаша. Ну и заставила к какой-то бабке тащиться. Для снятия порчи типа. Чтобы мы не женились, а мы женились все равно.

– А что бабка? – Вава смотрела заинтересованно. Борюсик на глазах превращался в героя многосерийной мелодрамы о любви и коварстве.

– Да ничего. Я не уточняла, если честно. – Аксинья пожала правым плечом и оглушительно раскусила леденец.

Семен сидит за письменным столом. Неправильно думать, что налаженный бизнес требует мало внимания. У Семена по крайней мере так не происходит. Но сейчас он думает не о делах. Сейчас он просто слушает. Новая сотрудница отдела аналитики необычным, переливчатым голосом рассказывает по телефону клиенту что-то об индексе Доу-Джонса и его предсказуемом поведении последние сутки. Семену наплевать на Доу-Джонса. Просто уже вторую неделю он слышит только этот голос. Переливчатый. Выделяет из остальных. Зачем-то.

Великая старуха скромно жила на городском отшибе, в странном районе, преимущественно населенном смуглыми беженцами из постсоветских республик. Стояли деревянные дома, дома каменные, ржавые гаражи, вообще не дома, и улицы вокруг не назывались никак.

– Как же мы ее отыщем, – нервничала Аксинья, – волшебную гадалку? Кофейницу и ворожею? Мужчина! – обратилась она, высунувшись из автомобильного оконца. – Мужчина, а где тут Железный проезд, дом шесть?

Мужчина в синем рабочем халате и тюбетейке пригнулся и убежал мелкими шагами. На босых его сероватых ногах хлюпали тапочки из войлока.

– Откуда ты вообще взяла эту шарлатанку? – спросила Вава, отпивая глоток теплой минеральной воды из литровой бутылки. Поморщилась. Холодной не было.

– Откуда-откуда, – обиделась Аксинья, – все оттуда. Тебе же наплевать на подругу и ее судьбу.

Приходится вот брать в свои руки, держаться за пульс. Девчонки на работе рассказывали. Ой, и не говори. Секретарша шефа в прошлом году к ней приходит, та ей ребеночка рассмотрела, в кофейной чашке, прямо богатыря. Или даже двух, не помню. А у той ни мужика, ни вообще. Ни члена знакомого даже.

Глаза Аксиньи возбужденно засверкали под бровями идеальной формы.

– И тут – оп-па! – и знакомится она на трамвайной прямо остановке с парнем! Секретарша. Что богатый, не скажу, но смотрится. Короче, родили уже кого-то. Или двух.

– Богатырей? – уточнила Вава, разглядывая в окно кучу строительного мусора. В центре выделялся старинный холодильник «ЗиЛ». По мысли конструктора он закрывался на замок, чтобы четче контролировать расход продуктов питания семьи.

– Оставь свой сарказм, – Аксинья свирепо перехватила руль, – я вот тоже так хочу… Чтобы оп-па.

– Ты на трамвае не ездишь.

– Дура.

– Ах.

Семен встает, подходит к стеллажу. Дорогая мебель из березы. Вне потребностей берет сувенирную тарелку с видами Таиланда и головным портретом своего сына в центре. Сын очень похож на жену. И внешне, и по складу ума. Хороший, спокойный мальчик, способный к языкам. Уже сейчас свободно болтает на трех, не считая родного. Новая сотрудница отдела аналитики говорит о тарифах и ставках. Переливчатый голос, волнующие модуляции. Семен знает, что на ней ослепительно-белый брючный костюм и хулиганские кислотные туфли на огромной платформе. Семен видит ее прежде, чем она заходит в офисное здание. Он открывает рот для положительного ответа на любой ее вопрос, прежде чем тот будет задан. Семен считает. Устный счет. Лет пять назад обучал сына: сорок три минус двадцать четыре сначала от сорока трех отнимаем двадцать получаем двадцать три от двадцати трех отнимаем четыре получаем девятнадцать. В девятнадцать лет Семена из университета призвали в армию, и он встречался с симпатичной толстушкой из местных. Как-то ее звали. Точно. Он ставит расписную тарелку обратно. Новая сотрудница кладет трубку. Семен перестает дышать и так, без дыхания, ругает себя полным придурком.