Дворянская семья. Культура общения. Русское столичное дворянство первой половины XIX века - [64]
Статский советник и писатель С.П. Сушков писал о своей сестре: «Учение Евдокии Петровны соответствовало требованиям тогдашнего воспитания светских барышень, по следующей общепринятой для них программе: Закон Божий, языки русский, французский и немецкий, немного арифметики, краткие познания из истории и географии, рисование, игра на фортепиано и танцы», но сестра была очень талантлива и любознательна, потому много читала и изучила английский и итальянский языки[657]. В «Руководстве к педагогике…» утверждалось, что главное правило «в умственном образовании женского пола состоит в том, чтобы развивать ум более воображения, рассудок более памяти, из знаний и искусств сообщать более полезное, нежели только приятное», но основным считалось религиозное и нравственное воспитание»[658].
Великая княжна Ольга Николаевна рассказывает о гувернантках и учителях в их семье следующее: «С некоторых пор я перешла из ведения английской няни на попечение гувернантки Шарлотты Дункер. ‹…› Образованная и строгая, она внушала мне уважение к работе. В пять лет я могла читать и писать на трех языках. Что же касается музыки, то тут ее строгость не повлияла на успехи»[659]. Ее старшая сестра Мэри училась очень плохо, несмотря на хорошие способности. Сестра пишет, что помимо ее детского легкомыслия это было виной мадам Барановой (Юлия Федоровна, урожденная Адлерберг, гофмейстерина. – А.Ш.), не имевшей и тени авторитета. «Очень добрая, очень боязливая, в частной жизни обремененная заботами о большой семье, на службе, кроме воспитания Мэри, еще и ответственная за наши расходы и раздачу пожертвований, она не умела следить за порядком в нашей классной. ‹…› Мадам Барановой не хватало чуткости, чтобы вести ее. Она только выходила из себя, держала длинные речи, которые Мэри в большинстве случаев прерывала каким-нибудь замечанием»[660].
Одним из важнейших событий в жизни девушки был день, когда ей дарили альбом. Альбом служил символом перехода в новую, более взрослую, жизнь. «Кому не известно, что значит альбом в жизни барышни? Альбом, вещь едва известная петербургским красавицам – неотъемлемая принадлежность всякой благовоспитанной девицы, родившейся под московским или под уездным меридианом. Без альбома ни одна из этих девушек, девиц, дев, не могла бы существовать. Альбом – это альфа и омега их мечтаний и их надежд»[661].
Здесь уместно сделать замечание о распространении моды на альбомы и в купеческой среде. Барышни записывали в альбомы трогательные романтические стихотворения, рисовали милые картинки на сюжеты любви, дружбы, смерти. Качество литературных произведений, которые старательно переписывались, зависело как от образования прелестных особ, так и от общего культурного уровня их семьи и окружения. Типичным примером альбома молодой купеческой дочери является «Записная книжка» в кожаной обложке за 1816–1817 годы, принадлежащая Марии Николаевне Фуфаевой. Изначально этот блокнот рассматривался ею как интимный альбом, потому на первых страницах в нем присутствуют рисунки и стихи:
А также:
Но уже в конце альбома можно найти списки покупок (масло, рис и так далее) с указанием цен. Эти записи не были предназначены для публичного просмотра, в отличие от альбомов благородных девиц, где свои записи могли оставить гости. Романтичный флер и модные веяния не могли целиком завладеть умом практичной молодой купчихи.
Еще одним символом перехода от девочки-подростка к девушке-невесте были букли (завитые локоны). Когда девушке впервые завивали букли, тем самым обозначался переход ее от отрочества к совершеннолетию. Тогда уже, если матери не было дома, она должна была сама как хозяйка ухаживать за гостями. Одеваться ей теперь следовало в более длинные платья светлых тонов. Вообще, следует отметить, что в XIX веке дамам разных лет полагались соответствующие разные костюмы. В «Семействе Холмских» Д.Н. Бегичев изображает старую деву, одевавшуюся не по возрасту: «Евпраксия Ионовна Фрындина одета была как молоденькая девушка лет восемнадцати, хотя лицо ее и вся фигура свидетельствовали о том, что ей уже давно за сорок. Густые букли закрывали почти половину лица, но не могли скрыть всех морщин. Обнаженная красноватая грудь украшалась жемчугом. На ней еще был какой-то странный ток, с перьями, и притом розовое короткое платье, и голубые башмаки. Все это было так неприлично летам ее, что над ней все смеялись»[663]. Такие девушки встречались не только в литературных сюжетах, но и в реальности, о чем упоминает мемуаристка М.С. Николева: три сестры-старушки Николевы, Елизавета, Наталья и Елена Петровны жили в Москве в трехэтажном доме. Старшая занимала нижний этаж, младшая, считавшаяся слишком юной (хотя ей было уже за 50), – верхний. «Младшая сестра, в качестве молодой девушки, одевалась сообразно с этим, носила букли, открытый лиф и короткие рукава»
