Дворец райских наслаждений - [267]

Иногда, к ним заходил англичанин Притчет из посольства. В такие редкие случаи они уединялись с Ma На Сы и о чем-то тихо разговаривали. Причтет никогда подолгу не засиживался. Фань Имэй его ненавидела, сама толком не зная почему. Он всегда был с ней изысканно вежлив, но при этом, казалось, не испытывал ни малейшего желания разговаривать с ней. Его холодные глаза всегда избегали ее взгляда. Как правило, после того как он уходил, Ma На Сы просил подать трубку с опиумом.

Однажды, в конце декабря, Притчет пришел к ним на удивление поздно. Он быстро поговорил с Ma На Сы, после чего поспешил к поджидавшему у ворот рикше. Когда девушка заглянула в комнату Ma На Сы, она увидела, как он, окоченев, сидит на стуле, вперив в стену пристальный невидящий взгляд, сжимая в руке скомканный кусочек бумаги, внешне очень напоминавший телеграмму.

Тем же вечером он пришел к ней в комнату и рассказал, что русские солдаты обнаружили в Монголии доктора и миссис Аиртон, их детей и Элен Франсес. Элен родила дочку. Они добрались на поезде до Тяньцзиня и со дня на день были должны приехать в Пекин.

* * *

По чисто случайному совпадению в тот же самый день семейство Аиртонов вместе с Элен и малышкой Катериной посетили британского вице-консула в Тяньцзине. Веселый консул, только что плотно отобедав, несколько бестактно заметил, что он крайне рад встретить благородное семейство, прибывшее из Шишаня. Их приезд виделся ему значительным прогрессом по сравнению с появлением предыдущего беглеца из этого города. Его слова вызвали у Аиртонов некоторое недоумение, и вице-консул, громко хохоча, рассказал им о том, как Генри Меннерс приехал на поезде в Тяньцзинь, — едва ли не лучшую байку из своего репертуара. По сути дела, он только начал ее рассказывать, но ему пришлось тут же прерваться, поскольку молодая вдова, миссис Кабот, неожиданно смертельно побледнела, громко вскрикнув, вскочила, покачнулась и снова села, прижав ко рту кулачок. К несчастью, при этом она задела локтем этажерку с лучшими вазами из коллекции вице-консула, отчего прелестная статуэтка Гуаньинь сорвалась с полки и вдребезги разлетелась об пол. Вечером вице-консул рассказал друзьям в клубе о своем смущении и досаде, хотя, впрочем, чего можно ожидать от этих миссионеров-истериков, особенно если речь идет о женщинах. Видимо, девушку потрясло упоминание о наложницах Меннерса, которое, надо полагать, она сочла непристойным.

XXIII > Не хочу быть разбойником. На дворе зима, я нужен старикам. Пусть новый год принесет дождь

Генри стоял, опираясь на трость, частично скрытый зарослями растений, торчащих из горшков, которыми был в изобилии уставлен вход в кафетерий «Hôtel de Pekin». Праздник был в самом разгаре. Грустный венгерский скрипач играл вальс Штрауса. Ему аккомпанировала на фортепиано усыпанная драгоценностями матрона, прикрывшая от наслаждения глаза. Толстые, унизанные перстнями пальцы порхали над клавишами. Никто и не думал танцевать. Почтительные официанты в длинных коричневых одеждах неслышно двигались между столиками, сжимая в руках подносы, уставленные серебряными чайниками или же горами пирожных, бутербродов и булочек. Музыку время от времени заглушал шум голосов, который то и дело прерывали взрывы веселого смеха. Дамы, следовавшие веяниям петербургской моды, весьма популярной в это холодное время года, были одеты в меховые шапки и боа. Мужчины, уже давно переставшие носить широкополые шляпы и костюмы цвета хаки, нарядились во фраки и твидовые костюмы, достойные салонов Парижа и Вены.

Опустив взгляд, Генри глянул на сияющие полуботинки, которые Лао Чжао начищал до блеска все утро. Стрелки на брюках были идеально отутюжены, а недавно сшитый на заказ пиджак плотно облегал талию, великолепно подчеркивая ширину плеч. Роза, которую Фань Имэй вставила в петлицу, когда он выходил из дома, все еще источала тонкий аромат. Быть может, это был и аромат одеколона, которым Генри в смущении смочил шею и грудь. В свисавших со стен вестибюля зеркалах, заключенных в золоченые рамы, Генри увидел свое слегка вытянутое отражение. Несмотря на то, что он выглядел ничуть не менее элегантно, чем остальные гости, бродившие по залу, Меннерс критическим взглядом оглядел седину на висках, тени под глазами и морщины, избороздившие лоб.

Вышедшая из кафетерия бельгийка с одобрением посмотрела на Генри, обратив внимание на красоту мужчины, который напомнил ей тигра, крадущегося среди тростника. Нечто в его облике будоражило ее воображение: в холодных жестоких глазах таилась загадка, даже опасность; незнакомец напоминал сгусток сжавшейся энергии, готовый в любой момент вырваться наружу. Женщина увидела, что мужчина опирается на трость, и ей стало интересно, в какой переделке он повредил себе ногу.

Генри не обратил внимания ни на женщину, ни на ее восхищенный взгляд. Поглощенный мрачными мыслями, он придирчиво разглядывал собственное отражение в зеркале, взирая на постаревшего изможденного мужчину — жалкое подобие самого себя. Нога болела, отчего он хромал, словно старик. Погрузившись в непрекращающуюся хандру, он чувствовал себя калекой. Впервые, насколько Генри себя помнил, он ощущал неуверенность и сейчас, заглядывая сквозь заросли в кафетерий, вдруг неожиданно осознал, что не имеет ни малейшего представления о том, что собирается делать. По спине струйкой ледяной воды пробежал холодок. Неужели ему страшно?