Дворец райских наслаждений - [178]

Лишь два человека освобождены от работы по дому, я и Септимус Милуорд. С той самой ночи, когда появились боксеры и мистер Милуорд провел столь удивительную службу, он стал нашим пастором. Возможно, эта новость покажется тебе странной, особенно после всего того, что я тебе о нем рассказывал. Он не изменился. Он все тот же сумасшедший, фанатично верящий в свои видения. Он непреклонен, и его исступленные проповеди о геенне огненной более чем безумны. Обычно мы с тобой не произносим такие проповеди, считая их вредными. Вместе с тем я отнюдь не ставлю под сомнение твердость его веры, которая в данных обстоятельствах служит нам утешением и опорой. Каким образом? Сложно объяснить. Одним словом, мы его терпим. «А что нам еще остается?» — говорит мистер Филдинг, и он совершенно прав. Когда Септимус готовится к вечерней службе, он запирается в спальне подальше от греха и своих детей, которые, по мнению Нелли, и так слишком долго страдали от его самодурства.

Я же занят исполнением своих непосредственных обязанностей. Я врач, наша община стала больше, и ко мне все обращаются за помощью. Помимо двух основных пациентов (Элен и Тома), мне приходится уделять внимание жалобам на мелкие болячки, варьирующимся от ожогов до мигреней, а один джентльмен, имя которого я не стану тебе называть, мучается от геморроя. Как здорово, что, когда нас осадили, в доме оказалась аптечка. Кроме того, у нас остался целый набор медикаментов, которые мы так и не успели перетащить в госпиталь, в том числе, что самое главное, морфий. Нельзя сказать, что он сейчас нам нужен. По сей день я не вижу необходимости делать Элен уколы. Бедняжка уже почти избавилась от своего пагубного пристрастия. Она ужасно страдала. Несколько раз я усомнился в том, что ее удастся излечить и спасти ребенка. Помнишь, ты как-то заходил ко мне в больницу в Эдинбурге? Ты сам видел, сколь велики мучения больных, когда их страдания достигают пика. С запястий и лодыжек девушки все еще не сошли шрамы от веревок — мне пришлось привязать ее к кровати. Да, она пыталась вырваться, но в этом нет ее вины, он была одержима. Всю полноту ответственности я возлагаю на мистера Меннерса, который сперва соблазнил ее, а потом пристрастил к опиуму. Какое ужасное преступление! Впрочем, не будем дурно о покойных. Теперь не нам его судить. К тому же конец его был страшен.

Хвала Всевышнему! Элен девушка молодая и сильная. Рад сообщить, что она уже оправилась настолько, что стала нормально питаться и набирать вес. К ней даже отчасти вернулась былая красота, однако я сомневаюсь, что настанет день, когда печать грусти полностью исчезнет с ее лица. Странно, но именно эта печаль придает ее образу утонченность. Теперь лицо Элен отличается некоторой безжизненностью, что не лишает ее привлекательности. Сейчас она напоминает облик женщины, запечатленный кем-то из прерафаэлитов. «Мариана у мызы». Параллель считаю вполне уместной.

Наконец она снова стала проявлять интерес к жизни. Я настоящий трус. Я попросил Нелли рассказать девушке все, что произошло «за время ее отсутствия». Об убийстве отца. О гибели любовника. О боксерах и нашем отчаянном положении. На случай истерики я специально приготовил шприц с морфием, однако он не понадобился. Она выслушала новости с удивительным спокойствием и хладнокровием. Единственное, о чем она попросила: открыть ставни и подвести к окну, чтобы взглянуть на могилу отца. Потом она поплакала, но недолго. Памятуя о том, что девушка пережила, я был потрясен ее мужеством. Ночью у ее постели осталась дежурить Катерина, но девушка спала беспробудным сном. Элен металась, переворачивалась с боку на бок, несколько раз вскрикнула, но в целом ночь прошла спокойно.

Не знаю, почему я тебе в таких подробностях рассказываю об Элен. Видимо, потому, что мне больше не с кем поделиться мыслями, которые меня беспокоят. Остальные должны видеть во мне сильного всезнающего врача, преисполненного уверенности главу дома. Знаешь, Джеймс, я никогда не считал себя лидером, и вот теперь судьба уготовила мне сыграть именно эту роль. Джеймс, я очень волнуюсь. Я не о боксерах, я полагаю, что опасность с их стороны сходит на нет. Я беспокоюсь об Элен и Томе. Я не знаю, что с ними делать.

Видишь ли, в чем дело, Элен не желает его видеть. Спокойствие с которым она восприняла известие о смерти Генри Меннерса, я бы назвал пугающим, даже неестественным. Мне показалось, что новость едва ли вызвала у девушки интерес. При этом, как только я завожу разговор о том, чтобы Том ее навестил, у Элен начинается истерика. Она мотает головой. Закрывает глаза и стискивает зубы. Опять же не могу сказать, что Том выказывает большое желание ее видеть. Он вежливо, но вместе с тем с некоторым равнодушием спрашивает о состоянии девушки и, на мой взгляд, испытывает облегчение, когда я перевожу разговор на другую тему или же ухожу, оставляя его в одиночестве начищать серебро. Бедняжки. Как жестоко обошлась с ними жизнь. Я достаточно долго проработал врачом, чтобы не раз лично убедиться в очевидном факте: полное излечение пациента возможно, только если к нему вернется душевное равновесие. А что я могу поделать, если Элен и Том не желают друг друга видеть?