Дворец грез - [154]

Меня посадили на родильный стул[84] на третий день тиби. Первый день месяца был праздником коронования Гора. В этот день наш фараон также праздновал именины, поэтому мои первые схватки совпали с величайшим в году дворцовым праздником. Когда я, в страхе и волнении, выходила из своего жилища, вокруг уже бушевало веселье; я слышала отдаленную какофонию трубных звуков, пение и звон кимвалов. Казалось, все жители Египта пели и танцевали. Нил, наверное, весь светился огнями факелов от заполонивших его судов, повсюду было полно людей, они сидели в переполненных лодках, бросали в воду цветы, плескались на мелководье, разводили на берегу костры и жарили на них уток и гусей.

Гарем опустел, а во дворце, за высокими стенами, в разгаре был шумный праздник. Между короткими схватками я подходила к двери и смотрела поверх огромного двора, погруженного в мирную тень, на ночное небо, озарявшееся яркими сполохами тысяч факелов в дворцовых садах. Я слышала возгласы и смех, но все это было так далеко, будто я находилась на голубоватой поверхности луны. Дисенк все время была рядом со мной, она поила меня водой, после каждой схватки обтирала пот со лба и спины, но и Дисенк казалась мне безликой и чужой. Я хотела видеть мать, с каждым приступом боли мне все яснее вспоминался звук ее голоса. Я хотела видеть Гуи, я послала за ним. Он обещал присутствовать при родах, но проходили часы, а его все не было.

Временами мне удавалось уснуть. Празднество продолжалось, начался второй день тиби. На некоторое время боли прекратились, внезапно я ощутила голод, но ближе к полудню того долгого памятного дня мой живот снова начал конвульсивно сокращаться, на этот раз со зловещей неизбежностью, которая приводила меня в ужас; я начала стонать и метаться на своем ложе. Где же Гуи? Я все время звала его, но тщетно.

Ближе к вечеру пришла гаремная повитуха, и они с Дисенк уговорили меня сесть в носилки, что были наготове. Я знала, что меня должны отнести в родильную. До детского двора было недалеко, но я почти не сознавала, куда меня несут и зачем. Все было нереальным, будто в полусне: покачивание носилок, мелькание чьих-то рук, помогавших мне выбраться, пустая комната, свет ламп, столпившиеся вокруг служанки; я сознавала только свою боль и беспощадное бремя, от которого тщетно силилось освободиться мое тело.

Я промучилась еще семь часов и наконец, скорчившись на родильном стуле и дрожа от напряжения, с криком вытолкнула своего сына. Я слышала, как он закричал, громко и басовито; в полном изнеможении, чувствуя облегчение, я смотрела, как повитуха омыла его, перерезала пуповину и по традиции положила на ложе из иловых кирпичей. Только тогда я заметила в углу огромную статую Таурт, богини всех рожениц. Она благодушно улыбалась мне, и, когда крик моего ребенка стих, я нашла в себе силы улыбнуться ей в ответ. Все кончилось.

Дисенк помогла мне подняться, и мы вместе вышли к носилкам. Стояла еще глубокая ночь, и этот незнакомый двор показался мне загадочной неизведанной страной. Я сонно опустилась на подушки, но даже не успела как следует устроиться. Носилки тут же остановились, и Дисенк дотронулась до меня.

— Но это не мои комнаты, — озадаченно сказала я.

Она покачала головой:

— Нет, Ту. Обычно роженицы остаются на некоторое время в детском дворе, чтобы присматривать за ребенком и чтобы им самим можно было оказать необходимую помощь после родов.

— Но я не хочу здесь оставаться, — запротестовала я. — Я хочу спать на собственном ложе, Дисенк. Поставь корзину с ребенком в моей спальне!

Ее лицо вытянулось.

— Мне жаль, Ту, но это невозможно. Ты должна следовать традициям.

— К Сету традиции! — взорвалась я, пытаясь выбраться из носилок. Мне отчаянно хотелось поскорее оказаться в своей маленькой безопасной спальне. — Я хочу уйти отсюда, Дисенк! Отведи меня обратно в наш двор!

Но я была слишком слаба, а доброжелательные, но уверенные руки, что удерживали меня, оказались сильнее.

Меня привели в маленькую келью и уложили на узкую кушетку. Рядом с кушеткой горела лампа. Дисенк ушла, но быстро вернулась и вручила мне сопящий сверток. Крохотное личико повернулось к моему телу в поисках соска.

— Ему назначили кормилицу, — сказала Дисенк. — Я сама перетяну тебе грудь, ты пока полюбуйся им. Какой чудесный малыш.

Я рассматривала черты его лица, так сильно напоминавшие черты фараона, что у меня перехватило дыхание. Я хотела бы ненавидеть этот маленький комочек, это существо, что разрушило все мои мечты, но не могла. Я погладила прядку черных волос на темени смешной маленькой головки и вздохнула.

— Принеси мне пива, Дисенк, — попросила я, — Очень хочется пить. И раз уж меня заточили в этой жалкой келье, сходи за косметикой и ароматными маслами. Может быть, я и стала матерью, но еще не умерла.

На следующее утро, когда я наблюдала, как кормилица кормит грудью моего сына, мне принесли свиток. Он был от Гуи. «Моя дорогая Ту, — говорилось в письме. — Если бы я знал, что твои роды ожидаются так скоро, я постарался бы все время быть в пределах досягаемости, чтобы твой посыльный мог всегда застать меня. Простишь ли ты меня? Я думаю о том, что подарить тебе в честь такого замечательного события, и молюсь, чтобы царские астрологи выбрали счастливое имя твоему высокорожденному малышу. Я навещу тебя при первой возможности». И все. Он не объяснил, где он был, но нетрудно было догадаться. По ту сторону стены его не могли найти в вихре празднования.