Двое с лицами малолетних преступников - [18]
Я сразу загорелся на это путешествие. Нашел дома в кладовке старый вещмешок, долго застегивал его и расстегивал, прикидывал на себя. Перед сном повесил на спинку кровати. Уж очень мешок пах местами, где не ступала нога человека.
— Откуда ты эту рвань притащил? — заворчала бабушка.
— Бабуль, — говорю спокойно, — я в твои дела не вмешиваюсь, верно? Это не рвань, а вещмешок, поняла?
Бабушка не поняла. Погасила у меня свет и ушла. Я в темноте загадал про поход. Но приснилась чепуха — вроде бы мы с Винтом выиграли в спортлото живого дятла. Мы хотим деньги вместо него, зачем нам дятел, а деньги нам не дают. Дятел какой-то заморенный. В общем, не сон, а так себе…
Люблю я утром приходить в школу. За ночь по людям соскучишься, а тут столько знакомых. Идем мы с Винтом, здороваемся направо-налево. Каждый обязательно у меня спросит:
— Ой, что это у тебя?
У меня вместо портфеля вещмешок с учебниками.
— Ты был, где не ступала нога человека? — спрашиваю.
— Сейчас уж люди все пооткрывали! — отвечают.
— Подойди ко мне осенью, я тебе оттуда камешек принесу.
— Хохмач ты, Кухня, — говорит Винт.
— Пусть смеются, — говорю, — может, им от этого жить легче.
— Ой, что это ты нацепил?! — опять лезут.
— Это у меня ридикюль.
— А что это такое?
— Дурацкие вопросы туда складываю.
Винт задержался с кем-то, а меня семиклассники окружили. Я для них вроде петрушки, а сдачи не дашь — уж больно они здоровые.
— Кухня, ты побираться в школу пришел?
— Ага. У нас свинья в доме, кормить нечем.
— Не наглей, а то сейчас схлопочешь! — говорят мне не шутя.
Хорошо, Винт подоспел. Он выше меня на голову, в плечах — шире любого семиклассника и отчаянный.
— Винт, — говорю я, — пристает вот этот, здоровый.
Винт долго не думает.
— Выйдем-ка на улицу, — говорит семикласснику.
— Ладно тебе, — отвечают ему, — шуток не понимаете…
Вот так-то лучше. Правда, в спину они сказали:
— Двоешники чертовы.
Мы на это не реагируем. Заходим в свой класс, сразу чувствуем, что-то переменилось. Никто нас не приветствует, моего рюкзака не замечает. Ноль внимания, фунт презрения, как говорит моя бабушка. Окружили новенькую Эльвиру: чистенькую, умытую, приодетую. Она вертится, напевает себе, танцует самый модный теперь танец, который до нас еще не дошел.
— Ла-ла-ла. — Показывает движения, а наши остолбенело на нее смотрят. — Ла-ла-ла.
Лалала-то лалала, а подошли мы к своему столу, на моем месте — ее портфель. Винт не выдержал:
— Послушай, Кухня, не кажется тебе, что наше место вроде уже и не наше?
Он специально громко сказал на весь класс.
— Простите. — Эльвира бросила свои кривляния с пением. — Я заняла ваше место, мальчики?
Мальчик Винт вытаращился на нее:
— Вот именно.
— Не будете ли вы добры уступить его мне?
У Винта даже шея покраснела, а я от такой наглости онемел.
— Послушай, — пытается Винт по-доброму, — ты это… перестань лезть, а то живо получишь!
— Кончай, Елхов! — заступается за нее Симакин.
— Не обращай внимания, Эльвира, — затарахтела Зойка Фуртичева, — к ним привыкнуть надо. Они у нас вообще ненормальные.
— Кто это ненормальный?! — очнулся я.
— Садись со мной, Элла, — говорит вдруг Рафик Низамов, — у меня здесь лучше.
От кого от кого, а от Рафика такого не ожидал. Все против нас.
— Уступите мне место, пожалуйста, — опять Эльвира, — вы ведь мужчины и не будете со мною драться.
— Как вам не стыдно! — набрасывается на нас Лидочка-тихоня. — Смотреть противно!
— Ты не смотри! — говорю. — Тебя никто не заставляет!
Я бы всех переспорил, но Винт неожиданно скис:
— Айда! Мы ж с тобой давно пересесть хотели.
Никуда мы пересаживаться не хотели. У нас хорошие места — далеко от учительницы и рядом с дверями.
— Совсем с ума сошел! — говорю я. — Куда мы сядем?
— Первая парта свободна, — предлагает Фуртичева.
— Сама там сиди! Как я Винту диктант проверю?
— Диктант не сегодня, — промямлил Симакин.
Винт махнул рукой:
— Ладно, сам напишу.
Ни за что он диктант не напишет. И помочь я ему не смогу, если учительница у нас на голове сидеть будет.
Идем за первую парту, а новенькая нас совсем доконать хочет:
— Давайте я вам мешок постираю.
Наши захихикали, вроде смешно.
— Ничего, — отвечаю, — сами постираем, если надо. Пока руки-ноги у самих есть.
— Я серьезно, — говорит она.
На фиг ты нужна со своим серьезным.
Тут учительница русского языка пришла, начался урок. Как я и ожидал — диктант. Последний в этом году, последняя возможность для Винта получить годовую тройку. Я посмотрел на Симакина, он отвернулся. И с этими людьми я проучился пять лет!
Начали. Сидит учительница перед нами на расстоянии вытянутой руки, и, может, не хочется ей на нас смотреть, а никуда не денешься. Вот они — мы с Винтом перед ней.
— «После обеда никто и ничто не могло отклонить Обломова от лежания…»
Покосился я в сторону тетради Винта — он со страху написал правильно.
— Кухтин! Смотри в свою тетрадь! — тут же говорит учительница. — Следующее предложение: «Безденежье меня приковало к ненавистной мне деревне».
«Бисденежье» — выводит Винт. Качаю головой. Он поправляет курам на смех: «бисденижие». Атас полный.
— Кухтин! — говорит учительница. — Ты почему головой мотаешь?
— Задумался. Повторите, пожалуйста.
