Двое с лицами малолетних преступников - [15]
Владимир Владимирович посмотрел на лейтенанта, как на ребенка.
— Странички вырвал я. При чем здесь мой дядя?
— Это нашли при обыске в доме вашего родственника.
Лейтенант вытащил иконы и положил перед Владимиром Владимировичем. Археолог долго разглядывал каждую, поворачивал к свету, от света, легонько касался пальцами старинной краски, чуть не нюхал эти старые дощечки… Потом отложил одну, самую маленькую и бедную, сказал:
— Самая ценная, греческого письма.
— Сколько стоит? — спросил лейтенант.
— Не имеет цены, как земля, воздух. Бесценная…
— Это для вас бесценная. А если вывезти ее за границу, — лейтенант цепко глянул на Владимира Владимировича, — в Египет, например?
Владимир Владимирович понял намек. Осунулся на глазах.
— Я ученый. Никогда торговлей не занимался. Я вырвал странички, маленький был… Но как вы можете подумать?!
Лицо у лейтенанта стало недобрым.
— Эти иконы нашли при обыске у вашего дяди.
Племянник-археолог облизнул губы, развел руками.
— Он говорит, наследство от бабушки…
— Неправда, — сказал племянник, — такого не могло быть…
Запикал ящичек на столе лейтенанта, и женский голос начал рассказывать о человеке по имени Северьян. На самом деле его фамилия была Северин. Северьян — прозвище.
Не так-то просто оказалось найти этого Северьяна. Никто не подумал: а вдруг его дома нет? Приехали, нашли дверь, обитую рваной, потертой клеенкой, стучали, звонили, прикладывались ухом к замочной скважине, слушали — там было тихо и никого. Лейтенант и милиционер стали ходить по квартирам и расспрашивать соседей, куда делся Северьян. Оказывается, его два дня никто не видел. Особенно удивлялась, куда он делся, одна надоедливая бабушка. Северьян занял у нее денег на хлеб, обещал отдать еще вчера. Не отдал, хотя в таких случаях был человеком аккуратным и занимал не впервые. Мы все переглянулись и стали мрачными. Не станет человек занимать на еду, если он клад нашел. Все соседи, как сговорились, говорили про его бедность. Выходило, беднее его не было во всем городе. Он получал маленькую пенсию по инвалидности. Не работал и только из гордости не ходил на улицу просить хлеба. Костюм у него был один уже много лет. У него не было даже телевизора. Он из бережливости отрезал радио, старался не зажигать лишний раз свет — тоже чтоб деньги сберечь. Никто не знал, куда он делся на два дня, но все знали, что он носит свои ботинки уже шесть лет, и чудо, как они не развалились.
Было б интересно посмотреть на такого человека, но лейтенант был злой на себя, что поверил в клады, на нас, что мы его на это уговорили. Высказывать свой интерес не стоило, но Винт все-таки не вытерпел:
— Ему сторожем надо устроиться, там деньги платят. Чего ж так мучиться…
Странно, никто, кроме нас, об этом не подумал. Бабушка замолкла, а у лейтенанта в глазах вместо злости появилось выражение.
— Ломай дверь! — неожиданно сказал он милиционеру.
Милиционер попался опытный и вышиб дверь со второй попытки.
Первым в квартиру вошел лейтенант с милиционером. Мы видели только кусочек прихожей с гвоздями вместо вешалок и грязными обоями. Милиционер пошел куда-то звонить, а нас с бабушкой и археологом посадили на кухне.
Кухня была нищей до невозможности — непокрытый стол, два ободранных стула. Стулья подарила добрая бабушка, а то бы сидеть было не на чем.
Бабушку и Владимира Владимировича забрали в комнату. Что-то неприятное, тревожное творилось за тонкой стенкой. Неожиданно запричитала бабушка, успокаивающе забубнил лейтенант. К нам пришел Владимир Владимирович с болезненным лицом и зябко повел плечами.
— Идите туда, — сказал он.
Мы вошли в комнату. Она выглядела беднее кухни раз в пять.
— Мертвецов боитесь? — спросил лейтенант.
— Чего ж хорошего? — говорю я.
Мы с Винтом разом посмотрели — на ободранной кровати кто-то лежал.
— Подойдите, кто самый храбрый.
— Можно, мы лучше вдвоем? — сказал Винт, и мы подошли вдвоем.
В кровати лежал мертвый человек. Гость Шильникова — мы его сразу узнали. Только лицо у него было не такое испуганное, как в жизни.
На нас перестали обращать внимание. Какой-то человек все время фотографировал, лейтенант писал молча. Приехали врачи, наклонились над мертвецом, перебросились меж собой невнятными словами. Санитары унесли мертвого на носилках. Какой-то человек все время фотографировал, а лейтенант писал.
Северьяна никто не убивал. Он умер сам. Врачи пообещали сообщить лейтенанту, от чего, от какой болезни.
Начался обыск. Опять появилась бабушка. Под кроватью нашелся знакомый нам потертый чемоданчик. В нем было несколько икон. Лейтенант передал их Владимиру Владимировичу. Тот стал их разглядывать. Бабушка в слезы:
— В Бога верил! Такой мужчина аккуратный…
— Иконщиком он был! — рассердился Владимир Владимирович. — Бога не боялся!
— Как это? — спросила бабушка. — Баптистом?
— Иконами торговал, — коротко сказал лейтенант.
— Товарищ лейтенант! — позвал милиционер от кровати.
Он поднял матрац, и мы вслед за лейтенантом увидели — фанерное основание кровати было сплошь выложено пачками денег. Рубли мы узнали, но там была еще пропасть незнакомых бумажек. И это не все. Лейтенант разорвал матрац — вместо ваты там были деньги.
Приключенческая повесть албанского писателя о юных патриотах Албании, боровшихся за свободу своей страны против итало-немецких фашистов. Главными действующими лицами являются трое подростков. Они помогают своим старшим товарищам-подпольщикам, выполняя ответственные и порой рискованные поручения. Адресована повесть детям среднего школьного возраста.
Всё своё детство я завидовал людям, отправляющимся в путешествия. Я был ещё маленький и не знал, что самое интересное — возвращаться домой, всё узнавать и всё видеть как бы заново. Теперь я это знаю.Эта книжка написана в путешествиях. Она о людях, о птицах, о реках — дальних и близких, о том, что я нашёл в них своего, что мне было дорого всегда. Я хочу, чтобы вы познакомились с ними: и со старым донским бакенщиком Ерофеем Платоновичем, который всю жизнь прожил на посту № 1, первом от моря, да и вообще, наверно, самом первом, потому что охранял Ерофей Платонович самое главное — родную землю; и с сибирским мальчишкой (рассказ «Сосны шумят») — он отправился в лес, чтобы, как всегда, поискать брусники, а нашёл целый мир — рядом, возле своей деревни.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху.Путешественники отличаются от прочих людей тем, что они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны. Они много едят. Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пойдет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над головой есть крыша: это совсем не тот дождь, что развозит грязь на улицах.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху.Путешественники отличаются от прочих людей тем, что они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны. Они много едят. Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пойдет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над головой есть крыша: это совсем не тот дождь, что развозит грязь на улицах.
Вильмос и Ильзе Корн – писатели Германской Демократической Республики, авторы многих книг для детей и юношества. Но самое значительное их произведение – роман «Мавр и лондонские грачи». В этом романе авторы живо и увлекательно рассказывают нам о гениальных мыслителях и революционерах – Карле Марксе и Фридрихе Энгельсе, об их великой дружбе, совместной работе и героической борьбе. Книга пользуется большой популярностью у читателей Германской Демократической Республики. Она выдержала несколько изданий и удостоена премии, как одно из лучших художественных произведений для юношества.