Двое из многих - [2]
— Как не понять…
— Вот и с нами так же поступят.
— Это уж наверняка!..
В этот момент унтер, схватив несчастного Тимара за пояс, легко перебросил его через невысокий борт. В широко открытых глазах раненого застыл ужас. Собрав последние силы, он хотел было крикнуть, но не смог произнести ни звука. Еще мгновение — и Тимар полетел вниз. Шлепнувшись в воду, он быстро начал тонуть, оставляя на поверхности множество маленьких пузырьков.
Лица молодых венгров исказила гримаса сострадания. На глаза навернулись слезы.
Поручик Реченский перегнулся через борт и, бросив безразличный взгляд на воду, тихонько начал насвистывать мелодию популярного тогда вальса.
— Плыть нам осталось недолго, — сказал поручик, перестав свистеть. — Было бы великолепно, если бы до места назначения они все передохли! Не понимаю, зачем они понадобились в Чердыни? Никакой пользы от них теперь не будет! А вы, должен вам заметить, унтер-офицер Драгунов, действуете слишком грубо. Разве вы не можете все это делать как-то поделикатнее?
Унтер глупо ухмыльнулся, польщенный тем, что офицер обратился к нему на «вы».
— Никак невозможно, ваше благородие! Уж больно они живучи, эти мужики. Как кошки, все одно… Их всех по два раза нужно убивать. Вы изволили сами видеть, каким живучим оказался этот тип. Кошку тоже лучше всего топить в воде, так надежнее!
— Черт с ними! Это твое дело! — И Реченский повернулся к унтеру спиной.
Унтер окинул взглядом лежавших на палубе пленных. Некоторые из них спали, тяжело дыша открытым ртом. На миг унтер остановился перед ними. Остальные, кто не спал, старались не шевелиться, зная, что любое движение может вывести унтера из себя, а рука у него, что они тоже хорошо знали, была очень тяжелая.
Проходя мимо спящих на палубе пленных, унтер грубо пинал то одного, то другого. В ответ на это раздавались тихие стоны.
Подойдя к двум венграм, лежавшим рядом друг с другом, унтер спросил у часового, который стоял, прислонившись к фальшборту:
— А эти два пса в каком состоянии?
— Господин унтер-офицер, по-моему, они долго не протянут. Помирают они…
Драгунов два раза взмахнул хлыстом: первый удар пришелся по спине Тамаша, второй — по Керечену.
— Когда загнутся, сбрось их в Каму. — Унтер брезгливо сплюнул на палубу и лениво зевнул.
На этом осмотр пленных закончился. Неожиданно унтеру захотелось выпить чаю, и это обстоятельство избавило обоих венгров от дальнейшего избиения, которому все пленные подвергались без всяких на то причин каждый день.
После ухода унтера на палубе воцарилась тишина, нарушаемая лишь мерным стуком паровой машины, отчего весь корпус парохода мелко вздрагивал.
Часовой сунул в рот папиросу и, прислонив винтовку к борту, полез в карман за спичками. Спичка разгорелась и осветила обросшее щетиной лицо, усы, красный, похожий на картофелину нос и голубовато-серые глаза солдата.
— Халло, Игнат, — тихо позвал часового Керечен.
Солдат подошел к пленному, наклонился и удивленно спросил:
— Откуда ты знаешь мое имя?
— Я тебя знаю, — тихо ответил Керечен. — Знаю, что у тебя дома трое детишек осталось. Позавчера ты на палубе разговаривал со своим земляком, и я все слышал.
— Гм…
— Ты же не по своей воле стал солдатом?.. Забрили тебя.
— Да, но…
— По своей воле никто в солдаты не пойдет… Я по себе знаю…
Солдат испуганно приложил палец к губам.
— Тихо ты! — шепнул он. — А то с тобой беды не оберешься!
— Всех нас убьют, да?
— Я к этому непричастен… — Солдат осенил себя крестом. — Боже сохрани меня от этого!..
— Знаю, — шепотом продолжал Иштван. — Ты этого делать не станешь, а вот Драгунов… Пока доберемся до Чердыни, он нас всех до смерти замучит.
Солдат молчал.
— Игнат, — еле слышно прошептал Иштван.
Часовой наклонился к венгру пониже.
— Ты ведь тоже такой же бедняк, как и я…
Солдат молча кивнул.
— Тогда помоги нам… Я сам слышал, как Драгунов приказал тебе бросить нас в реку, когда мы подохнем.
— Было такое…
— Плавать мы умеем…
— А что толку? Мертвым никуда не уплывешь.
— Но ведь мы еще живы!.. Неужели ты не понимаешь?.. Если ты нас сейчас бросишь в реку, мы доплывем до берега и, может, вернемся домой к семьям… Игнат!.. Неужели ты все еще не понимаешь?..
Солдат задумчиво почесал затылок, а затем осмотрелся по сторонам: не наблюдает ли кто за ним? Убедившись, что все кругом спят, он еще ниже наклонился к Иштвану и прошептал:
— Это ничего, это можно… Только тут кругом непроходимые леса. С голоду помрете, или волки вас сожрут… Ножи у вас есть?
— Были, но у нас их отобрали.
Игнат вытащил из кармана нож с деревянной ручкой и, протянув его Керечену, спросил:
— А спички и хлеб у вас есть?
— Нет.
— Ну, тогда обождите!
Через несколько минут он вернулся, держа в руках крохотный узелок, в котором были спички и два больших ломтя черного хлеба.
— Хлеб вы сейчас съешьте, а то он в воде размокнет, — посоветовал Игнат.
Оба венгра жадно набросились на хлеб. Желваки на заросших щетиной щеках так и заходили взад-вперед.
Солдат сочувственно наблюдал за пленными. Потом он полез в свой вещмешок и вытащил банку консервов.
— Вот, возьмите, — сказал он, — мясная тушенка. Очень хорошая… Сейчас я вас брошу в воду… Только руками-ногами в воздухе не машите…
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.