Двое из многих - [19]

— Муха цела… — продолжал Зайцев, хотя Имре плохо слушал его.

— Хорошо. Мне было бы очень жаль Муху, если б ее подстрелили.

— Другой такой умной лошадки нет на свете, — продолжал Зайцев. — Она стоит и спокойно дожидается нас с тобой. Ну, прощайся со своими друзьями и пошли!

Услышав последние слова Зайцева, к ним подошел Мишка Балаж.

— Куда это ты собрался идти? — спросил по-венгерски Мишка. — Домой? Ну и вояка же ты! Пострелял немного — и в кусты?!

— Я — в кусты?!

— Не я же… А еще говорил, что был, красноармейцем…

— Был! — отрезал Имре.

Балаж язвительно засмеялся:

— Угу… Тоже мне, вояка нашелся!

— Воевал не хуже тебя…

— И это ты мне говоришь? Иди домой, мы и без тебя справимся с белыми…

Имре Тамаш покраснел как рак и сердито перебил Балажа:

— Да замолчи ты наконец!.. Я остаюсь с вами!.. И на деле докажу, кто я такой!

— Вот это дело! Правильно говоришь! — Мишка протянул Имре руку. — Тогда сервус!

— Сервус! — Имре изо всей силы хлопнул по протянутой ему руке.

Зайцев с недоверием наблюдал за этой сценой. Он хоть и ничего не понял из их разговора, но сердцем почувствовал что-то неладное.

— Ну, пошли же! — дернул он Имре за рукав.

— Не пойду я с тобой, Максим… Жаль, конечно, но не могу…

— Не пойдешь? Почему?

— Я ведь солдат.

— Ради бога, поехали домой! У меня ты в безопасности… И полюбил я тебя, как родного сына! — На глазах у Максима показались слезы.

— Нет, мне с ними идти надо.

— В пропасть идешь…

— Я дал слово, что буду сражаться против белых…

Имре достал из кармана маленький пакетик с леденцами и протянул его Максиму:

— Отдай дочкам… Если смогу, напишу…

Максим вытер слезы и, поняв, что ему не сломить упрямства Имре, начал трясти его руку, а потом по русскому обычаю три раза поцеловал и перекрестил.

— Храни тебя бог от всякой напасти! — проговорил Зайцев, расчувствовавшись. — Когда сможешь, возвращайся. Мы тебя с радостью примем… Может, ты и прав.

В большой комнате в здании управы теперь разместился организованный на скорую руку штаб. Он руководил борьбой против многочисленных контрреволюционных банд и отдельных групп. Сейчас здесь находился политкомиссар товарищ Игнатов, московский металлист. Он подошел к Тамашу и, протянув ему руку, по-дружески заговорил:

— Мне сказали, что ты принимал участие в бою. Если хочешь, оставайся у нас в отряде. Оружие у тебя, как я вижу, есть. Настоящий революционер всегда найдет себе оружие. Ребята говорили, что это ты застрелил белого офицера… Выходит, ты отличный стрелок?

Имре ответил, что хотя он и рад вновь держать в руках оружие, однако ему всегда бывает жаль тех, кто погибает от его руки. Вот и этот офицер был так молод…

Игнатов смущенно улыбнулся и сказал:

— Ты, конечно, прав: убитых всегда бывает жаль. А ты не читал записей, которые вел для себя господин лейтенант Лев Александрович Долгопятов? Если хочешь, я тебе прочту кое-что…

Комиссар вынул из кармана небольшую записную книжку в кожаном переплете.

— Вот послушай, что этот офицер-белопогонник пишет о революции, которую совершили русские рабочие и крестьяне: «В России к власти сейчас пришли большевики, которые до самого последнего времени жили в ссылках. Ленин и его сторонники захватили власть, имея свой военный план. Однако, кроме них, никто не имеет никакого представления об их учении. Народ интересует не учение, а земля, мир и свобода. Об этом он мечтал веками. Они натравили народ на господствующий класс, который веками был опорой Святой Руси…»

Тамаш внимательно слушал Игнатова, который старался читать медленно и внятно.

— По его словам выходит, что народ ни на что не способен. Только на пустое кровопролитие. Вот послушай, что он дальше пишет: «В Екатеринбурге военный трибунал за контрреволюционную деятельность приговорил к смерти трех офицеров царской армии. Я решил заступиться за них, хотя такое заступничество могло грозить мне самому арестом. К счастью, председатель трибунала, простой тульский рабочий, оказался таким болваном, что даже не арестовал меня. Я подошел к нему и с возмущением сказал: «Сейчас вы постановили казнить трех невинных людей, которые, служа в армии, лишь выполняли свой долг. Подобным образом поступают только каннибалы! Вы жаждете человеческой крови! Выходит, вы тоже варвар!..» Болван оказался настолько глуп, что освободил всех троих офицеров…»

— Мерзавец! — выругался Тамаш.

— Вот послушай дальше. Ты ведь тоже крестьянин. Сейчас ты узнаешь, что этот офицерик, которого ты уложил метким выстрелом, пишет о русских мужиках. Вот послушай: «Они похожи на грудных младенцев с бородами. Цивилизация, кажется, нисколько не коснулась их…»

— Вот оно как! — засмеялся Тамаш.

— Есть у него и меткие замечания, — продолжал комиссар. — Вот. «К сожалению, раздел земельных поместий в России был произведен несправедливо. Земельные владения дома Романовых смело можно было считать самыми огромными в мире. А земли, находившиеся во владении бывшего председателя Государственной думы господина Родзянко, были так велики, что на них свободно разместилось бы такое государство, как Дания… К сожалению, русские, как известно, весьма плодовиты…»

— Это как же надо понимать? — спросил Тамаш.