Двое из многих - [18]

Красноармейцы с громким «ура!» бросились в атаку. Белые не выдержали и пустились бежать, не обращая ни малейшего внимания на офицера, который материл их и приказывал открыть огонь.

Зайцев добежал до подвод и скрылся за ними, а Тамаш продолжал лежать в своем укрытии.

Дальше события развивались удивительно быстро. Мимо Тамаша пробежало десятка два красноармейцев.

— Мать вашу так!.. — на чистейшем венгерском языке выругался один из них, держа винтовку в правой руке и потрясая кулаком левой.

Ругательство, произнесенное на венгерском языке, для Имре прозвучало как самое лучшее приветствие.

В этот момент по соседству с ним залегло человек десять красных… Здоровые парни с заросшими щетиной лицами.

Имре оказался метрах в двух от одного здоровенного детины.

— Сервус, земляк! Я тоже венгр! — крикнул он красноармейцу.

— Чего тебе тут надо? А ну, мотай отсюда! — сердито бросил ему тот.

Тамаш приподнял над головой свой картуз и, показав дырку от пули, сказал:

— А это видишь?.. Это мне сейчас беляки продырявили… Я ведь тоже красноармейцем был, дружище…

— Ну, тогда другое дело, — смягчился здоровяк.

— Слушай-ка, друг, — сказал Имре. — Беляков нужно обойти… Я знаю, как это лучше сделать.

— Как?

— Между домов выбежать на большак и залечь там. Четверо солдат без труда одолеют всю эту братию.

— Пошли! — согласился здоровяк. — Показывай дорогу!

— За мной, ребята! — крикнул Имре, вскакивая на ноги.

— Пошел ты к черту! — сердито крикнул один из венгров. — Кто ты такой?

— Не хотите — как хотите! Я и один пойду!

Трое венгров добровольно вызвались пойти за Имре, хотя ни один из них не имел ни малейшего представления, кто этот черноволосый венгр. Они просто инстинктивно почувствовали, что он свой. Вот только одет как-то странно: синие холщовые штаны, русская вышитая косоворотка, старый картуз, на ногах — крестьянские сапоги. Волосы подстрижены «под горшок», как обычно стригутся русские мужики.

Имре хорошо знал дорогу. За несколько минут они добежали до большака, сразу же залегли на обочине.

— Приготовиться! Сейчас беляки сами на нас выйдут… Офицера я беру на себя!.. Стрелять по моей команде!.. Огонь!

Одновременно грянули три выстрела. Три колчаковца упали на землю и не встали… Остальные растерянно остановились и, словно по команде, подняли руки вверх.

Тем временем подоспели остальные красноармейцы и разоружили беляков.

Тамаш, встав с земли, направился к убитым колчаковцам. Он подошел к офицеру и остановился перед ним. Офицер был молод. В его широко открытых глазах застыл ужас. Он лежал на земле, поджав под себя правую ногу. Возле него валялась кривая сабля, а чуть поодаль — револьвер, выпавший из руки. Пуля Имре попала офицеру прямо в лоб…

Имре смотрел на офицера и думал: «Кто он, этот молодой красивый офицер?»

Однако долго раздумывать не приходилось: нужно было идти дальше и прежде всего увести пленных колчаковцев. Построив пленных, красноармейцы тронулись в путь. Замыкал шествие Тамаш. Вскоре к нему пристроился знакомый здоровяк.

— Кто ты такой? — спросил он Имре.

— Красноармеец. Зовут меня Имре Тамаш. А тебя?

— Мишка Балаж… Я из томского лагеря…

Они пожали друг другу руки.

— Сколько вас в отряде? — поинтересовался Имре.

— Сотни две… Вот перемолотили отряд белых.

— Вижу.

— А ты-то как сюда попал?

Имре коротко рассказал свою историю. Тем временем они подошли к зданию управы. Это был единственный в селе двухэтажный дом. Он стоял напротив церкви. На первом этаже посреди большой комнаты потолок поддерживали две металлические колонны. У задней стены находилась выложенная изразцом печка.

У одной из колонн сидел на корточках худой желтолицый слепой старик с редкой седой бородой. Это был единственный нищий в селе. Все звали его дядей Гришей. Зрение он потерял во время русско-японской войны, и ему никто не мешал побираться. Дядю Гришу очень часто можно было найти именно здесь, так как другого места для жилья у него не имелось.

Старика знали в селе все — и стар и млад. Он тоже знал всех и все, так как, сидя в этой комнатке, каких только разговоров не слышал.

Раз в неделю в село привозили почту из волости. Почтальона не было, и потому каждый, кто ждал письма, сам заходил в здание управы.

Нищий дядя Гриша безошибочно знал, кому откуда пришло письмо. Односельчан он узнавал по походке, по голосу и даже по запаху, который от них исходил.

— Любочка, тебе письмо от мужа с фронта! — говорил он молодой солдатке.

— А вам, батюшка, сын пишет из Перми! — сообщал старик сельскому священнику.

В здании управы Тамаша поджидал Зайцев. Они обнялись.

— Хорошо, что ты пришел. Сейчас поедем домой. Я купил пуд соли и десять фунтов селедки, два фунта семечек, керосин…

Имре почти не слушал Зайцева, так как в мыслях был далеко-далеко…

— Да, — невпопад пробормотал Тамаш.

— Что с тобой? — удивился Зайцев. — Скажи, зачем тебе надо было вмешиваться в эту резню? Да еще стрелять надумал…

А Имре стоял погруженный в свои мысли: «Что же теперь делать? Возвращаться к Зайцеву или же уйти с земляками? Снова окунуться в борьбу, смотреть в лицо смертельной опасности… Перевалить через Уральский хребет, бить белых в Сибири, гнать их дальше… А удастся ли их еще гнать-то? Кто знает? Белых сейчас много, и они очень сильны… Они еще и потеснить могут красных… А что тогда? Снова плен, снова какой-нибудь Драгунов будет измываться надо мной… Лучше всего тем, кто сидит, притаившись, под кустом… Таких никто не обидит…»