Двое и время - [2]

– Нет! – кричала она, утыкаясь в его грудь. – Вы просто очень добрый!

Он пожимал плечами:

– Я просто старый.

Она замотала головой, потом подняла заплаканное лицо:

– Ну, хорошо… Если вы такой старый и умный, скажите, как сложиться наша с ним жизнь дальше?… Говорите, не бойтесь. Ну?!

Он обрадовался этому вопросу – сейчас он сможет предупредить многие их размолвки, ссоры, сможет объяснить ей несостоятельность многих ее обид.

Он говорил, и ему казалось, что разговор этот может наладить их сегодняшнюю жизнь, жизнь немолодых людей. Но результат получился совсем неожиданный: она вдруг обняла его и стала целовать ему руки, лицо, снова руки. Она плакала и целовала его, целовала и плакала, а он совсем растерялся и теперь не знал, как ему следует поступить, что делать.

– Я люблю тебя! Я люблю тебя! – Она гладила его по голове, заглядывала в глаза: – Я люблю тебя…

А он не знал, что ей ответить. Как поступить?… Она тянулась к нему, немолодому, чужому человеку, и она не хотела думать о нем же – своем молодом муже. Выходит, он сам исковеркал сейчас свою любовь в самом ее начале?!

Он снял ее руки со своей шеи, стоял перед ней, молчал потому, что объяснить это было невозможно.

Она ничего не могла понять. Ее отталкивали, не хотели…

– Я ухожу, – сказал он, не глядя на нее.

Она пыталась заглянуть ему в глаза.

– А когда придешь снова?

Ему было трудно сказать ей, что решил больше не приходить.

– Когда?…

Он молчал. Он больше не придет сюда, в их прошлое.

– Когда?…

– Никогда.

– Нет! – закричала она и прижалась к нему.

– Да, – сказал он, отрывая от себя ее руки.

Мысли его путались. Он никак не мог выстроить последовательность возможных событий, не мог сообразить, как повлияет на их судьбы то, что происходило здесь сейчас. Правильно ли он поступает?… Ведь он любит ее, любил всегда и будет любить до конца. Ведь он уже знал это, как, впрочем, знал и то, что жизнь его с ней не сложилась. Но вот если все сейчас начать сначала и остаться с ней здесь, в прошлом, то, быть может, все и образуется?!

Ерунда! Ничего не может образоваться. Ведь где-то недалеко сейчас существует и волнуется он же, только еще молодой, который тоже готов любить ее всю жизнь, – а что будет с ним? Что?!

Выходит, сейчас он ломает жизнь самому себе?…

Ломает или уже сломал?…

Он отчетливо вспомнил сейчас именно те годы. Теперь-то он понял, откуда появилось тогда ее отчуждение. Только теперь он понял – значит, пытаясь с опозданием исправить, изменить что-то в своем прошлом, он неизменно разрушал свое настоящее.

Было от чего запутаться и окончательно растеряться.

Поток жизни напоминал ему сейчас затор на реке во время ледохода, когда льдины, наползая одна на другую, крошат друг друга, беспорядочно сталкиваются и постепенно тают.

– Тогда хоть оставь мне свою фотографию, – попросила она, сдаваясь.

Он отодрал маленькую из служебного пропуска, и они расстались…

…Она стояла у окна и смотрела пред собой.

Длилась та же минута, вернее, та же секунда.

В правой руке, между пальцами, – потухшая сигарета, в левой – чашка с остывшим кофе.

Она смотрела прямо перед собой, но не вдаль, не на горизонт, – она смотрела в себя, а точнее, в свое прошлое…

Он видел ее спину, затылок…

Наконец решился:

– У тебя сохранилась та фотография?

Она вздрогнула от неожиданности, повернула голову:

– Какая фотография?

Она не умела врать.

А он решил идти до конца:

– Ты что, забыла о ней?

Она попробовала затянуться потухшей сигаретой… Отхлебнуть остывшего кофе…

– Забыла?

Она молча пожала плечами – как она могла забыть ее?… Ей даже показалось, что она произнесла это вслух, она всегда говорила правду… Нет, сигарета потухла окончательно… Она пощелкала зажигалкой… И газ, видимо, кончился… Но откуда он знает о той фотографии?…

– Ты давно смотрела на нее?

Она тянула время:

– Какое это имеет для тебя значение?

– И все-таки… Давно?…

Она усмехнулась:

– Давно… – и отвернулась. – А вернее, никогда.

Он мог подумать, что она хитрит, а она не хотела, чтобы он так подумал, и поэтому все остальное говорила, глядя ему прямо в глаза:

– Мне не надо было смотреть на ту фотографию… Того человека… Я его помню и так… – Она испытала облегчение, впервые говоря о том, что исковеркало их жизнь. Сейчас она как бы освобождалась от того, что столько лет сидело в ней, как опухоль, мучило ее. – Зачем фотография?… Я помню его голос, помню, как пахнут его волосы, помню его руки. Помню… – голос ее начинал срываться. Она могла даже разрыдаться, чего с ней никогда еще не бывало.

– Где эта фотография? – прервал он.

Она снова пожала плечами:

– Какое это имеет для тебя значение?

Кажется, она уже говорила эту фразу… И плечами уже пожимала…

– Имеет, – настаивал он.

Он бросилась к книжным полкам, выхватила какую-то старую неинтересную книгу, которую никто не брал в руки с тех пор, как ее сюда поставили. Она стала листать страницы… Вот!

Маленькая фотография лежала на прежнем месте, завернутая в пожелтевший листок отрывного календаря. Она лежала здесь уже около тридцати лет.

– Ну, нашла?

– Да…

– Ты посмотри эту фотографию, – попросил он, поднося ей зажженную спичку.

– Зачем? – она глубоко затянулась. – Я же сказала, я помню его и так.