Движда - [8]

— Частишь, — заметил ему Виктор.

— Душа просит, — его же тоном ответил Константин, пытаясь хоть как-то представить диспозицию будущего боя. Какое-то время Платонов увлекался модными восточными единоборствами, но прекрасно понимал, что мастера рукопашного боя побеждают только в кино. Эффектно и стремительно. Но сейчас он предпочел бы рвануть, не оглядываясь, по лестнице или прямо в окно. Рванул бы, если б не Бабель, который даже не догадался снять свои двояковыпуклые очки, под стеклами которых так явно проступал испуг. Главное, что понимал в этот момент Платонов, — он теряет драгоценные секунды, необходимые на нанесение превентивных ударов. Что-то мешало ему — не страх даже — а именно ненужная в таких случаях порядочность. Нельзя бить первым? Да кто сказал, если ты точно знаешь, что тебе сейчас отвесят по полной, или саданут под сердце финский нож? Совсем ни к месту вспомнился недавний спор с тем же Бабелем, который, начитавшись псевдоисторика Суворова-Резуна (а, по сути, предателя), доказывал, что Сталин первый должен был напасть на Гитлера, а тот его упредил. Константин ответил тогда с явным раздражением: да надо было шибануть, а не катиться до Москвы, чтоб вылезать потом из берлоги. И что теперь мешало самому?..

— Пойду — отолью, — объявил вдруг Федор, с блаженной улыбкой поднимаясь с табурета, и на какое-то мгновение бдительность Платонова облегченно вздохнула: может не все так плохо и сейчас разрядится?

— Мне тоже надо, — использовал он возможность подняться на ноги, но пожалеть об этом не успел.

Откуда (из-под дивана, что ли?) в руках у Федора появился внушительный обрезок трубы, которым он с разворота ударил Константина по голеням обеих ног. Платонов упал подкошенный, даже не чувствуя боли. Боль рассыпалась по телу осколками большой берцовой кости уже после второго удара, нанесенного по тому же месту с другой стороны. Эх, а какой-нибудь Брюс Ли, подпрыгнул бы над летящей в ноги трубой и разрядил спружиненные пятки в висок противника!..

Последнее, что увидел Константин, перед тем как Виктор ударил его ногой в лицо, была окровавленная седая голова Бабеля, словно отрубленная безжизненно упавшая сначала на стол, а затем — на пол. Вместе с ударом хрустнули под другой ногой Виктора двояковыпуклые очки старого журналиста.

7

Не было ничего... Мир обрушился так, как это происходит после безумной пьянки, когда вернувшееся сознание судорожно задает вопросы типа: где я, что я начудил, где нагадил и т.п. Еще секунду назад тебя вообще не было, и даже не было ощущения, что вообще могут быть сферы, где ты только что пребывал. Остается только чувство несправедливо утраченного времени, определяющееся вопросом: я что-то пропустил?

— До сих пор верил, что на том свете все же что-то есть... — обозначил свое возвращение голосом Константин Платонов.

— А ты думал всем, кто получил пяткой в лоб, тот свет показывают? — ответил ему тихий женский голос.

Константин еще ничего не видел, кроме неясно проступающих в полумраке какого-то помещения граней потолка и стен, куда смотрели его чуть приоткрытые глаза. Вместе с сознанием вернулась боль. Она вполне осязаемым естеством наполняла голову, норовя вновь вытолкнуть, оборвать тонкие нити, связывающие мозг с еще не понятым внешним миром. Спасала от этого вибрирующая боль в обеих ногах, которая словно уравновешивала оба источника на неких метафизических весах, не позволяя одной из чаш погрузиться в зону небытия. Вот чашу головы кто-то нежно и совсем чуть-чуть приподнял, а она пообещала выплеснуться всеми мозгами наружу через рот, невыносимая тошнота подступила комком к горлу. Но губы ощутили поднесенную добрыми руками влагу и все же раскрылись, надеясь протолкнуть, смыть этот тошнотворный комок обратно.

Платонов сделал глоток, затем второй... Больше не мог, боялся приступа рвоты. Но никто через край и не лил. Голову вернули на место, весы качнулись между двумя импульсами боли и вновь замерли, чуть колышась то в ту, то в другую сторону. Влагой словно промыло коридоры памяти, и со страшным испугом от произошедшего Платонов спросил:

— Где Бабель? Что с ним?

— Кто?

— Со мной был мужчина, седой такой? Его убили?

— Почти, в коме он. Думают отключить аппарат.

— Какой аппарат?

— Искусственного дыхания... И-Вэ-Эл...

— Зачем?

— Не видят смысла.

— Что значит, не видят смысла? — Платонов рванулся вперед, мгновенно вспомнив сотни душещипательных историй о коматозниках, о родственниках, поставленных перед трудным выбором. Но рывок стоил ему нового провала в небытие.

Следующее возвращение было более осознанным и осторожным. Теперь мир не наваливался всем своим ужасающим новорожденного материализмом, теперь ученый болью Платонов крался к нему, чуть приоткрывая веки.

— Аппарат выключили? — первым делом спросил он.

— Пока нет. При вас же никаких документов... Бомжей никто стараться вытаскивать не станет.

— Вот старый дурак! — выругал Бабеля Платонов. — Он — известный журналист.

— А ты? — вместе с вопросом над ним появилось лицо девушки.

— А я — так себе, — ответил Константин, пытаясь изо всех сил определить, чего ему ждать от этого образа. — Надо срочно позвонить. У вас есть мобильник? Надо позвонить в редакцию, предупредить. За нами приедут. Как тебя зовут?