Двери в черную радугу - [35]

Седьмой пытался закрыть глаза, не думать о происходящем, но все равно неведомые силы вкручивали в мозг образы чудищ.

— Кивир! — шептали камни в норе. — Кивир! Кивир!

Но вот два зрения соединились, и взгляд Седьмого застыл на кукле. Она тянула бесформенные руки к мужчине и плакала словно младенец. Пренебрегая грозящими опасностями, Седьмой подполз к кукле и коснулся ее головы.

— Кивир, — сказал он.

Нити, выскакивавшие из тельца игрушки, взлетали и разрывались над Седьмым, некоторые разбивались о его тело. Их прикосновение не причиняло ему вреда, а наоборот — придавали силу. Тело Седьмого подрагивало, как будто он только что вышел из ледяного душа. В голове гудело. Во рту было сухо как в Сахаре.

Седьмой взял в руки куклу. Он готов был поклясться, что игрушечное тельце вибрировало в такт биению его сердца.

Пар вырывался из рта Седьмого, брови и взъерошенные волосы покрылись инеем, куртка заблестела, от тающего льда, но он не почувствовал холода. Кукла повернула к нему голову, глаза-пуговки притягивали к себе взгляд. Одна из нитей, тянущееся от головы игрушки, обвилась вокруг кисти Седьмого. Камни зашипели. Словно огромная кисть мазнула по норе, выкрасив ход Червивого Короля в отвратительно пахнущий оранжевый цвет.

«Хочешь ли ты жить?» — раздался голос в голове Седьмого.

— Да, — прошептал он и провалился в пучину забытья.

Помнил ли он свое настоящее имя? Ведь Седьмым его звали лет пятнадцать-семнадцать. Влад, Слава, Толя, Рома, Артем, Дима, Коля, Ваня? Седьмой забыл. Да и неважно имя в мире, где человеку постоянно грозит опасность. Выжить бы. Хотя Седьмой отличался от других. Отличался прежде всего тем, что научился не только выживать, но и познавать (?). И если бы волшебник спросил у него, хотел ли бы он, чтобы исчезли чудеса, то Седьмой бы не смог ответить.

А прозвище «Седьмой» он получил после того, как прикончил Червивого короля, появившегося в Норовых местах после Всплеска. Шесть местных жителей пытались убить тварь, но были сожраны ею. И только когда старейшине хватило ума обратиться к изгою, живущему в Диком лесу, Червивого короля удалось извести. А изгоя жители обозвали «Седьмым». Давняя та история…

Седьмой смутно помнил то время, когда жил в лесу. С чего он вообще ушел из Норовых мест? Жена с ребенком умерла? Или поругался с кем из местных? Память молчала. В общем, спрятался Седьмой от людей в лесу. Построил дом, научился жить с тварями, коих рождал Всплеск, да вел дневник, в котором описывал увиденных монстров.

После того как Седьмой расправился в деревне с Червивым королем, старейшина разрешил изгою торговаться с жителями. К тому моменту Всплески становились сильнее. В лесу завелись твари пострашнее Червивых королей. Мало того: после Всплесков начали пропадать люди.

И как-то так получилось, что заботы о защите деревень упали на плечи Седьмого. Изгой превратился в защитника…

…Сознание вернулось к Седьмому сразу, будто он вынырнул из тьмы. Он лежал на деревянному полу своего дома, воздух был сырой и холодный. Тикали большие настенные часы в коридоре. В глаза больно бил солнечный свет. Кряхтя, Седьмой поднялся. Кости ломило. Казалось, что его тело прошло через мясорубку. Каждая клеточка кричала о боли.

На столе попискивала кукла. Она дергала ручками, словно пыталась взлететь. Глаза-пуговки блестели как цветные стеклышки, притягивали к себе взгляд. Матерясь, Седьмой схватил нож с полки, медленно подошел к кукле и проткнул ее. Из игрушки не выстрелил лазерный луч, Седьмого не убил электрический разряд. Ничего. Кукла продолжала пищать и размахивать руками.

— Я действительно дома? — спросил Седьмой и огляделся.

На стене красовалась свирепая кабанья голова. Возле кресла-качалки в пустоту смотрело чучело дикой собаки. Хомяк Фома, (?) ничуть не удивившейся появлению хозяина, крутился в колесе. На столе валялись книги.

Седьмой закусил губу, до крови, до мяса, чтобы в голове немного прояснилось. Что получается? Он, Седьмой, жив-здоров и находится у себя дома. На столе пищит кукла… «Не кукла, — поправил он себя. — Скорее всего очередная тварь Всплеска. И дома ли я нахожусь?».

Дневник!

Седьмой полез во внутренний карман куртки и с облегчением выдохнул. Он вытащил зеленую тетрадь, открыл ее, пересмотрел каждую страницу, боясь, что волшебство куклы уничтожило очень важную информацию. Но дневник был цел и невредим.

— Убралась бы ты, чёртова кукла, — Седьмой произнес это как приказ, вложив во фразу всю свою злость, ярость, так, что кулаки сладостно зазудели.

Кукла крутила ручками. Седьмой вытащил нож из игрушки, приметив, что разрез затянулся моментально.

Что теперь делать с куклой? Где-то на задворках сознания внутренний голос язвительно подсказал, что оставалось лишь полюбить игрушку отцовской любовью. Седьмой растянул губы в улыбке и представил, как нянчит на руках этот оживший кусок холщи.

От куклы веяло ощущением злой силы. Если она смогла перенести его за много километров домой, смогла задавить сознание образами монстров, подумал Седьмой, то на что еще способна кукла? От нее надо избавиться.

Седьмого так поглотила игрушка, что он даже не заметил, как в комнате стало темнее. Затренькали настенные часы — мерно и мрачно. Он не слышал их, во всяком случае, не осознавал, что слышит. Боль в мышцах спадала. Чем больше Седьмой смотрел на куклу, тем сильнее он хмурился. Запищал хомяк в клетке.