Дверь в никуда - [25]

— А если мне… — Никита замялся.

— В туалет? — догадалась Аня — Терпи до конца полета. Все равно в невесомости делать это нужно уметь.

— В моем веке в самолетах еще и кормили.

— Тогда полеты продолжались куда дольше. И скажи честно: неужели тебе хочется есть или пить в невесомости?

— Если честно, то нет. Да, скорость стала больше, комфорт меньше.

— Что поделаешь, наша техника еще не так совершенна, как было у вас. — Аня ехидно улыбнулась — Сейчас посадка, приготовься.

Баллиста быстро развернулась. В окно, из-за величины Никита не мог назвать его иллюминатором, ударило солнце. На Никиту опять навалилась тяжесть, потом послышался свист, за окном появились светящиеся полосы.

— Плазма. — сказала Аня — Мы тормозимся об атмосферу.

Посадка происходила почти так же быстро, как взлет. Причем в течение всей посадки, как понял Никита, баллиста летела задом наперед. Заключительный толчок, и баллиста замерла. Тяжесть стала нормальной, за окном опять чернота. Кресло расслабилось, пассажиры корабля стали вставать и идти к выходу.

— И это все? Так быстро?

— А чего ты ждал? Мы в Барахасе — это город рядом со старым Мадридом. Сейчас возьмем гравикар и полетим в Торрелагуну — коррида будет происходить там.

На высоте крыши оказалось не так жарко, как ожидал Никита. Под совершенно безоблачным небом и солнцем, сверкающим до боли, так, что хотелось закрыть глаза, Никита увидел невдалеке серые силуэты — уже настоящих гор, вершины которых были вровень с крышей дома. Гравикар понес Аню с Никитой на север, в сторону гор, над холмистой равниной, где желто-бурый фон высохшей травы пятнали пыльно-зеленые островки деревьев. Кое-где рыжели черепичные крыши небольших старинных поселков. Опустились на окраине одного из таких поселков, на пыльной площадке утоптанной земли. Как только открылся колпак гравикара, Никиту охватил зной, вязкий, как расплавленное стекло.

— Входить в город в день корриды нужно пешком — заметила Аня.

От края городка улицы были вымощены неровными булыжниками. Из таких же булыжников, только покрупнее, сделаны двух и трехэтажные дома под замшелыми кровлями, с небольшими окнами, забранными коваными железными решетками. По узкой, пустой — городок будто вымер — улочке прошли через центр поселка, мимо квадратного островерхого собора, крытого черными блестящими пластинками — Аня сказала, что это природный шифер. Пройдя через городок, вышли к арене, окруженной темно-красными дощатыми трибунами. Перед открытыми воротами арены толпились люди в национальных испанских нарядах. От толпы отделились две девушки, и бросились к Ане. Начались бурные приветствия и троекратные поцелуи: Никита и не подозревал, что приветственные поцелуи — не изобретение маразматика Брежнева, а старинный обычай народов южной Европы.

— Знакомься, Никита, это мои подруги: Беатрис Браньяс и Тереза Эстрада. Знакомьтесь, сеньориты: Никита Панкратов, человек из прошлого.

Беатрис — невысокая, чуть выше Аниного плеча, с тонкими матовыми черными волосами. Ее лицо со слегка неправильными чертами сразу заставило Никиту вспомнить слова Ани о красоте, как гармонии внешнего и внутреннего в человеке. Большие, слегка испуганные глаза, добрая улыбка, мягкие манеры вызывали желание хранить и лелеять эту хрупкую деликатную девушку. Тереза представляла совершенно другой тип испанки: такая же невысокая, с крепкой фигурой и энергичными движениями. Блестящими пышными волосами и широким лицом, она немного напоминала арабских красавиц.

Беатрис и Тереза чинно присели в грациозном старинном поклоне, а затем протянули по современному руки для рукопожатия. Взяв узкую изящную руку Беатрис, Никита неожиданно для себя склонился и поцеловал ее в духе древних кабальеро. После этого, уже сознательно, поцеловал и руку Терезы. Беатрис улыбнулась смущенно, Тереза — широко и с очевидным одобрением, а Аня была несколько удивлена.

Публика втягивалась в ворота арены. Трех красавиц здесь явно знали и уважали, так что девушки, а заодно и Никита, без труда заняли места в первом ряду у перил, отделяющих места зрителей от узенького прохода между помостом трибун и стеной, окружающей арену. Зрители сидели на деревянных лавках под палящим солнцем. Справа, под навесом, располагалась ложа с рядом кресел. Те, кто занял ложу, были одеты особенно пышно. Напротив ложи на трибунах был помост, тоже с навесом. На помосте играл оркестр. Настоящий, из живых людей: имитация прошлого была действительно полной и последовательной. Когда все расселись, в ложе встал тот самый испанец, который приглашал Аню на корриду, и поднял руки. Шум на трибунах быстро затих, и испанец начал говорить:

— Estimados caballeros y nobles sen'oras, tengo placer de comunicar os que nuestra fiesta es visitada

por la famosa e encantadora dona Hielo. Damos la bienvenida a la bella dama. Dona Hielo, ruego que se acerce al palco y muestre su gusto ideal en apreciar los esfuerzos de los comprtedores.

Переводчик Никиты явно не был рассчитан на этот язык. Беатрис поняла затруднение Никиты, и, склонившись к нему, перевела:

— Уважаемые рыцари и благородные дамы, я счастлив сообщить вам, что наш праздник посетила знаменитая и прекрасная дона Хиело. Поприветствуем ее. Я прошу дону Хиело пройти в ложу и проявить свой безупречный вкус в оценке стараний участников этого состязания. Это на староиспанском.