Двенадцать цезарей - [4]

Несмотря на принадлежность Цезаря к коллегии жрецов Юпитера и престижный сан великого понтифика, ничто не указывает на его религиозные взгляды, за исключением непоколебимой веры в богиню Фортуну, непосредственно связанную с собственной судьбой, и убеждения в родстве с богами, пусть даже далекого. Впоследствии, желая продемонстрировать фамильное благочестие и кастовое самодовольство, он построил храм Венере Прародительнице. Кроме того, в 65 году до н. э. Цезарь воспользовался положением эдила, чтобы бросить вызов принятым обычаям и устроить похоронную церемонию в честь отца — через двадцать лет после его смерти. Триста двадцать пар гладиаторов, одетых в искусно выполненные серебряные доспехи, которые появились в тот год на церемонии перед римской толпой, свидетельствовали не только о невиданной щедрости Цезаря, но и об исключительности его отца и косвенно о роде Юлиев в целом — и, естественно, об исключительности самого устроителя торжеств.

Пусть линия Цезарей и была патрицианской, но в последних поколениях ее представители в основном были новичками во власти и элите общества. Отец Цезаря умер, когда сыну было шестнадцать лет. Он скончался, надевая обувь. Такое представительство было симптоматично для эпохи заката и падения Республики, как и организованная отцом свадьба Цезаря на дочери богатого всадника. Молодой Цезарь впоследствии разорвал помолвку — или брак, если он действительно был женат, — предпочтя Корнелию, дочь Луция Корнелия Цинна, патриция и на то время наиболее влиятельного человека в Риме. Заурядная история семьи Цезаря плюс его брак с Корнелией сыграют ключевую роль в определении курса его жизни.

О наследии Цезаря шли споры с момента его убийства. Его внучатый племянник Октавиан, будущий император Август, воспользовался памятью своего деда, чтобы навсегда уничтожить Республику, которая в свою очередь уничтожила его самого. Именно Октавиан приказал вынести из храма саркофаг Александра Македонского, чтобы посмертно увенчать его тело цветами и золотой короной. Внучатый племянник распознал те параллели, которые впоследствии вдохновили Плутарха и воодушевляли самого Цезаря. Разумеется, Александр был не единственный, кто получил золотую корону при жизни Октавиана. Это была его собственная символическая награда за создание автократии (она же монархия) посредством завоеваний, манипулирования общественным сознанием и ловких политических трюков. Автократия — которую Цезарь, практиковавший менее дискредитирующее самовозвеличивание, предвозвестил, но избежал — заняла место хвастливой гордости Республики — «демократической» олигархии. Территориальные завоевания империи, включая побежденные Цезарем Галлию и Лузитанию, обогатили Рим: одна только Галлия выплачивала ежегодно сорок миллионов сестерциев (и, кстати, освободила от хронических долгов самого Цезаря). Его наследники смогли насладиться богатством и обширной территорией. Провинциальные легионы и губернаторы — продукты империи — в конце концов дестабилизируют установленный наследниками порядок (свидетельством тому служит беспокойный Год четырех императоров), в то время как Цезарь когда-то воспользовался лояльностью легионов и плодами деятельности провинциальных владык, чтобы спровоцировать гражданскую войну, а затем победить в ней.

Цезаря погубила алчность и стремление к абсолютной власти. «Животное, известное как царь, плотоядно по своей природе», — сказал Катон Старший за столетие до рождения Цезаря.[16] В Риме притязания на царский сан оставались неприемлемыми. То, что сам Цезарь демонстрировал «плотоядность», является неоспоримым: Плутарх подсчитал, что в Галльской войне было убито миллион галлов, а еще один миллион захвачен в рабство. Слишком поздно после всех завоеваний обвинять Марка Антония за дар короны на празднестве луперкалий или презрительно относиться к шумному одобрению толпой фразы «Я Цезарь, а не царь». Слишком поздно в 46 году до н. э. требовать соскоблить надпись на статуе, в которой он именовался полубогом. Его профиль появляется на монетах (впервые для живущего римлянина), подобно восточным монархам он согласился с собственной божественностью, позволив поставить свою статую в римском храме Квирина. Культ Цезаря был объединен с государственным, а его правая рука, Марк Антоний, был назначен главным жрецом. В феврале 44 г. до н. э. он был назван пожизненным диктатором, фактически царем. Ранее его уже провозглашали диктатором в декабре 49 г. до н. э., благоприятных возможностей для лишения этого титула хватило сполна. Плутарх недвусмысленно утверждает, что «стремление Цезаря к царской власти более всего возбуждало явную ненависть против него и стремление его убить».[17] За свое влечение к деспотии он заплатил собственной жизнью, как и Гай Калигула с Домицианом после него.

В последние годы аристократической безвестности дома Юлиев одна из дочерей рода вышла замуж за человека, считавшегося novus homo, или «новым человеком» (среди членов семьи которого раньше не было сенаторов или консулов), — за Гая Мария. Марий был богат, знатен и известен как один из выдающихся военачальников римской истории, он семь раз избирался консулом. Марий был также тесно связан с одной из политических группировок поздней Республики, которые хотя и не были эквивалентами политических партий современных демократий, но представляли примерно схожие интересы. Ни одна из них не руководствовалась альтруизмом, обе преследовали одну и ту же цель — власть. Популяры предположительно выражали стремления плебса, поддерживая популяризм в противовес доминированию сената в римской политике. Оптиматы оберегали интересы «лучших людей», то есть по большей части древнейших и известнейших семей города. Они защищали статус-кво, но, поскольку многие популяры сами были аристократами, существующее положение вещей оказалось на грани трансформации. В ответ на свой вопрос: «Кто лучшие?» — Цицерон считает неприемлемой беспристрастность и угрожает усилением политической базы оптиматов. «Число оптиматов неизмеримо: это сенаторы, жители муниципиев и сельское население, дельцы и даже вольноотпущенники… Это люди, живущие в достатке, это те, кто не наносит вреда, не бесчестен по натуре, не необуздан и обладает нерасстроенным состоянием. Цель, которую они преследуют, — это покой, сочетающийся с достоинством. Они охранители государства».