Две жизни в одной. Книга 3 - [14]

На высоком обрывистом берегу возвышается обелиск погибшим воинам. Высокая стела уходит в сумрачное небо.

-  Какая тишь! Ни ветерка, ни шёпота листьев. Кажется, что весь мир спит.

На огромном дереве в широком гнезде вдруг проснулась ворона, поворчала на своём картавом языке, сонно добавила ещё что-то и смолкла.

-  Разве в такую тёплую летнюю ночь можно спать? - и как бы в подтверждение Варвариным мыслям из-за Волги долетела весёлая магнитофонная волна.

Мимо стен детского дома паренёк в тёмно-красной рубашке катил по тропе низкую садовую тележку.

-  Добрый вечер, - весело заговорил ночной работник. - Вы у нас в гостях?

-  А ты разве отсюда?

-  Вот приехал. А раньше здесь жил.

-  А чего так поздно?

-  Да так, городские московские ритмы.

-  Вот и я с этими городскими ритмами, потому и в дом не попала.

-  Это мы мигом нарисуем! Руки в узоры ворот - и готово!

Со стороны «городка» приближалось белое пятно, оно увеличивалось. С хрустом, откусывая ещё не созревшее яблоко, белорубашечный парень спросил: - Вы тоже не спите? Вот яблоки проверял. Николай. Этому садоводу - родственник.

Варвара Алексеевна вдруг удивилась, что говорит с ним на «ты». Такое с ней редко бывало. Откровенный ночной разговор был о жизни. Николай работал мастером краснодеревщиком на мебельном комбинате, рассуждал неторопливо, степенно, по-рабочему. Вадим крутился в мире московских артистов, наяву и во сне видел себя в цирке. Говорил, страшно жестикулируя, помогая мимикой и всеми частями тела. Как ни странно, но эти совершенно не похожие между собой юноши были братьями-двойняшками. Как узнала из разговора Варвара, они с первого класса жили здесь. Потом Вадима взяли в другой детский дом. Он был одарённым мальчиком. Там он кончил пять классов музыкальной школы по фортепиано, но вдруг забунтовал и потребовал перевести его назад, к брату. Николай играл на баяне, пел в хоре. Вадим не захотел играть на «деревенском инструменте», тем более, «голосить группой». С тех пор, видно, и стал считать, что ему уготовлена необыкновенная судьба. Всё это Варвара почувствовала, поняла. Вадим, как губка, впитывал в себя все порочные стороны большого города, думал чужими мыслями, говорил чужими фразами. Не имея больших материальных возможностей, но околачиваясь среди знаменитостей, стремился к необычности. Его болезненное самолюбие страдало. Поэтому он ругал всё и всех. Не верил никому и ничему. Под конец разговора Варвара спросила:

- А ты, Вадим, где-нибудь учился?

-  Нет. Я работаю. Иногда осветителем, рабочим сцены, а иногда и актёром.

-  Поступал в театральное?

-  Поступал, но меня не поняли! Но я им докажу! Я буду играть! Они ещё увидят, что такое белое и что такое чёрное! Вы, понимаете, игра двух цветов! Двух контрастов! Это - сильная игра!

-  Прости меня, но буду откровенна. С тобой трудно говорить. А ещё труднее, видимо, общаться. Тебя скоро знакомые станут избегать. Ты останешься наедине со своими неудачами. Надо искать себя в другом.

Утром Варвара нашла Николая:

- Знаешь что, Коля, Вадимом надо заняться. Он витает в облаках, никому не верит, кроме тебя. Только ты для него авторитет. Вы хоть одногодки, но ты - взрослый человек, реально мыслишь.

-  Я думал над этим. Поэтому мы с ним здесь. Но он не хочет уезжать из Москвы. Я решил сам к нему переехать. Работу по специальности найду, в заочный уже поступил, на второй курс. Постараюсь Вадима втянуть в свою профессию. Он когда-то хорошо соображал в художественной мозаике.

Варвара Алексеевна вошла в кабинет директора детского дома. Возле стола сидела плотная с густым румянцем женщина лет сорока. Рядом стоял мальчик- подросток. Зоя Петровна протягивала ему листок чистой бумаги.

-  Пиши, Гриша! - Григорий косился на ручку, на лист чистой бумаги.

-  Пиши, - диктовала Зоя Петровна. - Я, Григорий Горбоносов, обещаю маме и директору вести себя хорошо, не допускать нарушений. Теперь подпишись. Теперь иди к тёте Шуре, пусть она тебе даст чистую одежду. Обязательно надень новые ботинки!

Григорий вышел. Варвара опустилась на диван.

-  Домой насовсем забираете?

-  Нет! На время! - почему-то испугалась женщина.

-  А почему не насовсем?

-  Да так, - женщина налилась багровым румянцем.

-  А всё-таки?

-  Зарплата у меня в совхозе маленькая.

-  А хозяйство?

-  Огород, куры... кролики... боровок...

-  Скажите откровенно, у вас мужчина есть?

-  Нет у меня никого. Муж умер. Мы с ним не были зарегистрированы.

-  Так для кого же вам жить? - возмутилась Варвара. - Парень в таком возрасте, что можно и сына потерять. К труду приучен, помощник будет! О чём вы думаете? - от негодования Варвара не находила слов. Зоя Петровна молчала.

-  Но у меня ещё дочь есть! - тихо оправдывалась женщина. - Она в другом детском доме.

Тут Варвара окончательно взорвалась:

- Да какая вы мать! По всему свету детей раскидала! Вам Гришу доверять нельзя. Нас у мамы было пятеро. Жили в деревне. Немцы дом сожгли. Отец на фронте погиб. Да разве у одних беда была? Не бросали матери детей своих! А растили, голубили. На себя только надеялись. А вы? Мамаша-гуляша?! Молодая, сильная. В совхозе разве постольку зарабатывать надо? Спохватитесь, поздно будет. Отвыкнут от вас дети, не признают матерью. С кем старость доживать будете?