Две зари - [162]

Кияне остановились шагов за пять до ворот – так что хорошо могли видеть лица людей на валу. На Святославе был греческий клибанион под плащом из серой опоны, но на голове лишь красная шапка, шлем и щит висел у седла.

– Вот я и опять тебя вижу, – первым начал он, устремив взгляд на Етона и не желая ему здоровья. – Экий ты старик прыткий. Какого лешего ради ты у моих людей деву умыкнул?

На Малушу он бросил лишь беглый взгляд, но ее пробила дрожь с головы до ног.

– Ты у меня жену увел! – Етон, стоя на валу, с вызывающим видом положил руки на пояс. – Я взамен другую просил. Одну, другую, третью – вы с матерью для меня невесты пожалели. Пришлось самому о себе порадеть. Я уж не отрок, мне холостым далее жить невместно, люди смеяться станут. У тебя-то две жены, говорят, и обе – княгини. Мне бы хоть одну себе раздобыть.

– Не там ты себе жену сыскал, чадо глупое, неразумное, – насмешливо ответил Святослав, бывший старше Етона всего на три года. – Теперь ответ держи. И ответ будет такой: выходи, – он показал концом звенящей плети на пустырь перед святилищем, – на поле со мной. Кто одолеет – тому дева. Ты одолеешь – она твоя, и дани больше не платишь. Я одолею… голову с тебя сниму. Как ты в тот раз сказал: пощады себе не прошу и тебе не обещаю. Так и будем биться – до смерти и без жалости.

Он замолчал, но Етон не сразу ответил. Глянув на него, Малуша заметила, как переменилось и побледнело его подвижное лицо. К такому Етон был не готов. Он ждал, что ему предложат выдать девушку в обмен на свободу. Но Святослав хотел забрать его жизнь и никакого выбора не предлагал.

– Ты меня утомил! – прямо ответил князь киевский на это красноречивое молчание, и взгляд его голубых глаз ударил Етона, точно стрела. – Один раз я тебя кончил – ты из могилы вылез, жма! Другой раз я тебя прикончу – уж не вылезешь, глаз ставлю! – И он коснулся золотой рукояти корляга у пояса, а потом правого глаза.

Етон молчал. При своей наглости он обычно за словом за пазуху не лез, но сейчас даже не стремился зубоскалить: его неглубокий, но изворотливый ум все силы бросил на поиски выхода.

– Нет у тебя выбора, старинушка, – сказал Лют, издевательски подчеркивая последнее слово. – Зарвался ты, не по рту кусок откусил. Теперь судьба тебе один подарочек припасла – право умереть, как муж честный. Откажешься – князем плеснецким тебе не бывать. Я молчать больше не стану. Всем расскажу, что ты – не князь Етон, а пес наряженный! И что речи твои, что песий брех – бреши сколько хочешь, ветер унесет.

Он сплюнул наземь, показывая, чего стоят в его глазах все Етоновы речи. Разоблачений Лют больше не боялся: спустя год с четвертью уже мало кого волновало, по праву или не по праву Величана занимала когда-то престол княгини плеснецкой. Теперь это была жена Свенельдича-младшего, невестка Свенельдича-старшего, и порочить ее означало нажить себе таких врагов, каких врагу не пожелаешь.

Етон бросил на Люта ненавидящий взгляд, но не ответил – для пустой брани было не время.

– Дай мне, – наконец заговорил он, переведя взгляд на Святослав, – сроку до утра. Я… с богами поговорю.

– Поговори. Тебе сподручно – у тебя их трое там, – Святослав показал плетью в сторону идолов святилища. – А завтра, как рассветет, жду тебя на этом самом месте.

Сказав это, он развернул коня и поехал со своими спутниками к Укрому. Етон не двигался, глядя ему вслед.

Малуша отвела глаза и зажмурилась – устала, как будто слишком долго смотрела на солнце. Когда лезла с вала вниз, у нее дрожали ноги. Как будто завтра утром выходить на смертный бой с почти наверняка известным исходом предстояло ей самой.

* * *

Незадолго до сумерек в дедову избу вошел Етон.

– Старче, – он поклонился Благуну, сидевшему у печки, – совета и подмоги у тебя прошу. Не оставь меня, сироту…

– В чем нужда, сыне? – с обычной приветливостью ответил Благун.

Он будто рад был оказать услугу этому долговязому парню, чьего имени не помнил – он ведь для того и был оставлен чурами среди живых.

– Мне нужно… жертву богам принести. Чтобы уберегли меня от смерти лютой, безвременной. Хорошо, одну лошадь сохранили мы. А не то, – Етон глянул на Малушу и улыбнулся, – пришлось бы деву богам отдавать.

Етон был не такой, как всегда, – бледность после краткого свидания со Святославом так и не сошла с лица. Оттого все черты его казались грубее обычного, а в глазах появилась отстраненность. Слов его о жертве Малуша не испугалась, но отметила, что он не очень-то и шутит. Пожалуй, если бы он точно знал, что может ее жизнью выкупить свою, – не задумался бы. Он не желал ей зла, просто хотел спастись.

Етону очень повезло, что весть о неизбежном поединке застала его именно в этом месте, во владениях старого Благуна. Лет двадцать тот сам был старшим жрецом верхних гориничей, обучил искусству жертвоприношений сына, но и сам, хоть забывал лица и имена собственных внучек, из этих таинств не утратил ни единой мелочи. Все нужное хранилось в большом ларе в обчине: железный молот, которым оглушают животное, путы, которыми его обездвиживают, нож, которым режут горло, ведра для крови, чаши, корыта для мяса. Малуша вымела площадку перед идолами, отроки привели последнюю лошадь. Ей спутали ноги, потом Етон ударил ее молотом в лоб, а старик толково подсказывал неопытным отрокам, как уложить ее наземь. Етон за год на престоле уже приносил подобные жертвы, но тогда при нем были Чудислав, Семирад, Стеги и другие мудрые мужи. Без Благуна он бы сейчас не справился. А дед показал, как вскрывать тушу, какие части выбирать и куда класть. Сам пропел призывы к богам – каждого иным голосом, подсказывал слова мольбы. Развел огонь, распределил части между тремя божествами – Перуном, Велесом, Мокошью. Малуша невольно думала: не случись тут лошади, это ее тело белое лежало бы сейчас перед идолами, это ее сердцем и печенью угощали бы сейчас грозных властителей. И мужи отправились бы дальше, а ее пути на этом закончились бы. Дед умело похоронил бы останки, и лежи жди, пока из косточек твоих деревце вырастет и песни заиграет…