Две зари - [160]

– Ну а что они сделают? – рассуждал Етон, кивая в сторону Укрома, где были киевские бояре. – Осаждать святилище они же не будут?

– Хрен их знает, что придумают, – бурчал Думарь. – Соберут хвороста сырого, обложат всю эту гору да подожгут – мы тут в дыму задохнемся.

Малуша побледнела. Эти слова напомнили ей рассказ отца о гибели Искоростеня – кияне подожгли его постройки огненными стрелами и вынудили Володислава вести ратников в безнадежную битву, на прорыв, чтобы попытаться спасти хоть кого-то от смерти в дыму и огне. И она, Малуша, пятилетняя, тоже была там. Чуть не задохнулась вместе с матерью и Добрыней, их вынесли наружу в беспамятстве. И уже потом, после того как она выросла и вновь повстречалась с отцом, тот давний пожар начал ей сниться.

Неужели давно погасшее пламя Искоростеня загорится вновь, чтобы окончательно сгубить ее, последнюю веточку рода князей деревских?

Прошел день, начался следующий. Ничего особенного не менялось. С вала Бабиной горы было видно, как дозорные проезжают вдоль реки. Трижды видели, как в Укром прошли гурьбой мужики и отроки, все вооруженные рогатинами и топорами. Видимо, Воюн собирал ратников со всей волости. Кияне тоже к чему-то готовились. Два-три раза Етоновы дозорные замечали на другом, высоком берегу Горыни каких-то людей, но издали нельзя было разглядеть, кто это, и те быстро прятались. Етон твердил, что рать из Драговижа уже вот-вот будет здесь.

Вечером второго дня Етон прокричал с вала киевским дозорным, что если им не пришлют припасов, то им придется съесть здешнего деда. Припасы и три ведра воды им принесли и оставили у ворот, но никаких посланий от бояр к ним не прилагалось.

На третий день осады Малуша проснулась с чувством, будто живет здесь уже год. Весь день ей не было иного дела, кроме как слушать дедовы сказания.

– Среди синего моря стояли два дуба, – начинал дед безо всякого повода, пока они сидели возле печи, ожидая, как закипит вода в горшке на кашу. Он клал ладони на колени и, будто оттолкнувшись этим от земли, пускался в дорогу: Малуша так и видела, как мысль его белкой мчится по Сыру-Матеру-Дубу к самым истокам света белого. – Сидели на них два голубя да и говорили меж собою: давай-ка, брате, спустимся на дно синя моря, достанем дробного песку, синего камня. Сказано – сделано: спустились и достали дробного песку, синего камня. Из дробного песку сделалась земля со всеми ее травками-муравками, былинками-зельями, с частыми кустами, с дремучими лесами. А из камня – небо синее, месяц ясный, солнце красное да звезды ясные…

Рассказывал дед и о том, как сотворили боги первого человека, как вдохнули в него жизнь, отчего он стал сродни стихиям: земле и воде, огню и ветру, а потому и наделен властью повелевать ими по праву родства.

– На синем-море окияне лежит остров Буян. На острове на Буяне лежит нарочитая змея Македоница, всем змеям мать. На том острове сидит на осоке зеленой птица, всем птицам старшая; стоит там Сыр-Матер-Дуб, а на нем сидит Ворон Воронович, всем воронам старший брат – как он встрепенется, все сине море всколыхнется. А под Сырым-Матерым-Дубом живут семьдесят семь старцев, не скованных, не связанных, и повелевают всеми хворями и недугами, лихими болестями. И там на море на окияне, на острове на Буяне, гонит Перун колесницу свою огненную, а на колеснице его гром гремучий, молния палючая. Пройдет туча над тучею, молния осияет, дождем польет…

Дед много знал о том острове – как будто видел его отсюда, и Малуша не удивилась бы, если бы так и было. На его морщинистом лбу как будто лежал ясно видимый отблеск небесного света, небо сияло в голубых глазах, и верилось, что он только что оттуда – от Сыра-Матера-Дуба, это он – тот вещий старец, что ходил с поклоном к семидесяти семи старцам. Он мог долго перечислять всех чудесных обитателей этого острова, матерей и отцов всем зверям, птицам и гадам, их чудные имена, их волшебные силы и способности. Остров Буян хранил семена и зародыши всех видов жизни, что создали боги, и щедро изливал их в белый свет, наполняя жизнью и его, в ответ на умело посланные к нему мольбы. Заслушавшись, Малуша забывала, где она, и уже видела тот остров вокруг себя. Только когда дед начал тем же веселым голосом задавать ей вопросы, проверяя, как она запомнила, она и поняла – да он же учит ее заклинаниям, наставляет, как извлечь жизнь из божественного мира в земной! Не спрашивая, нужно ли ей это – как всякий добрый, родственный обитатель того света, он делился иномирным знанием с живыми. Ведь за тем они к нему и обращаются, находясь на переломе судьбы, на пороге между юностью и зрелостью, где им самим придется стать отцами и матерями…

– Лежит там бел-горюч-камень, а под камнем свернулся огненный змей двенадцатиголовый, испускает из пасти жгучее пламя. На камне том стоит ледяной терем, в том ледяном тереме стоит золотой стул, а на том золотом стуле сидит Заря-Зареница, красная девица, подпоясалась золотым поясом, подперлась золотым посохом…

Малуша встрепенулась: вспомнила, что рассказывала ей Обещана про золотое веретено зари. И ведь оно должно быть где-то здесь, в этом самом месте, на Бабиной горе! Малуша быстро огляделась: в дедовой избушке, среди самой простой утвари ничто не напоминало хранилище этого дива. Но ведь Обещана рассказала, где оно спрятано… Возле очага в обчине… под землей…