Две стороны неба - [7]

Вирджиния была в полупрозрачной кофточке — не требовалось особой зоркости, чтобы разглядеть под ней голое тело — и короткой ярко-красной юбке, довольно условно прикрывавшей бедра. Ноги у Вирджинии были, как у кинозвезд — длинные, стройные, и все дело портил только огромный синяк на левом бедре.

Вирджиния появилась на Базе неизвестно откуда, ее никто не видел до двенадцатилетнего возраста. По крайней мере, так утверждал Паркинсон. В один прекрасный день белокурая хорошенькая девчушка появилась в ресторане (в те годы иногда еще собирались, чтобы поужинать вместе) и, всхлипывая, заявила, что ее зовут Вирджиния, и что ее мама никак не хочет просыпаться. И стало понятно, почему никто не знал о существовании Вирджинии: они с матерью жили на самом нижнем ярусе, а кому же взбредет в голову туда тащиться ради сомнительных прелестей страшненькой и кособокой Элизабет Грэхем!

Впрочем, Паркинсон сказал как-то, прикончив очередную бутылку, что отец Вирджинии — наркоман Ричард Леннокс. А вот почему мать Вирджинии покинула Землю, не знал даже он.

— Софи, что ты там стоишь? — окликнула подругу Вирджиния. — Иди к мальчику. Ты ведь не против, Роберт? — она хихикнула и положила свободную руку Роберту на плечо.

— Ее дело! — вызывающе ответил Роберт.

— Давай, вали сюда! — добродушно сказал Малютка Юджин.

Софи, поколебавшись немного, подошла к Роберту. Роберт подчеркнуто безразлично осмотрел ее сверху донизу — от облегающего белого свитера до белых брюк и белых туфель — и отвернулся. Софи возмущенно фыркнула и села рядом с Малюткой, чертовски красивая — черноволосая, черноглазая, с темными бровями на узком смуглом лице. Лишь очень внимательно всмотревшись, можно было заметить легкую сеть морщинок, разбегающихся от накрашенных ресниц, и маленькие складки в уголках рта.

Софи было почти тридцать. Отец ее раньше занимал какой-то высокий военный пост и таскал мундир до самой смерти. На Базе он тосковал, пил и задирался со всеми, а потом его пристрелили в баре во время пьяной драки, когда Роберта еще не было на свете.

«Кажется, идет!» — Роберт невольно вздрогнул и уставился на дверь, за которой раздались громкие голоса.

Он незаметно потрогал кастет, но сразу расслабился, потому что это вошли братья Луис и Витторио Мариньо, немного пьяные и веселые, как обычно, а следом за ними, к удивлению Роберта, хмурый и трезвый на вид Паркинсон. Братья оттеснили от стола бормочущую мадемуазель, а Паркинсон сел и, казалось, о чем-то глубоко задумался.

Тут же в зал под руку чинно вступили супруги Макдивитты, одинаково маленькие и толстые, в одинаково черной одежде. Джеймс Макдивитт даже нацепил на рукав пиджака невесть где раздобытую шелковую траурную повязку, будто хоронили его родственника, а Анджела Макдивитт картинно комкала в ладони черный платочек. Супруги вежливым поклоном поприветствовали собравшихся, прошествовали к столу и остановились за спинами братьев Мариньо.

Маленький скрюченный Уолтер Гендерсон, он же Мистер Выпей-Со-Мной, мелкими шажками пробежал через зал и с любопытством сунул остренький носик между расступившимися братьями.

«Вот!» — Роберт побледнел.

В дверях, покачиваясь, стоял Скотина Жорж, угрожающе пыхтел, глядя на него, вытирал рукавом толстые губы, а из-за его плеча выглядывал, кривясь в ухмылке, Одноухий Майкл и тупо взирал на окружающее смертельно пьяный Казимир Каталинский.

Скотина Жорж вразвалку направился к креслам напротив Роберта. Майкл, поддерживая Каталинского, двинулся за ним.

— Здравствуй, Жоржик! — благожелательно сказал Малютка Юджин, а Вирджиния демонстративно отвернулась.

Скотина Жорж буркнул что-то нечленораздельное, грузно сел и злобно уставился на Роберта. Так, наверное, в былые времена смотрели на своих обидчиков тупые динозавры, если у них, конечно, были обидчики. Одноухий Майкл остался стоять, угрюмо осматривая собравшихся и размышляя, вероятно, о том, кому бы исподтишка врезать в ухо в темном коридоре, а Каталинский повалился в кресло и заснул.

— Ну что ж, — неожиданно заторопился О’Рэйли. — Начнем, пожалуй!

— Валяй, папаша, — разрешил Малютка Юджин.

О’Рэйли проковылял к кафедре и поднял глаза к потолку, собираясь с мыслями. Братья Мариньо, супруги Макдивитты и Мистер Выпей-Со-Мной отошли от стола и сели. Только мадемуазель Эмма продолжала что-то шептать, по-прежнему не обращая ни на кого внимания, да Одноухий Майкл стоял возле Жоржа и садиться, видимо, не собирался.

О’Рэйли отдышался и начал звучным голосом:

— Братья!..

— А как же сестры? — хихикнула Вирджиния с коленей Малютки.

— Ну не мешай, сволочь! — одернул ее Малютка.

— Братья! — скорбно повторил О’Рэйли. — Сегодня мы собрались здесь, в этом зале, чтобы проводить в последний путь всеми уважаемого мистера Джона Байрона Питерса, нашего друга, наставника, замечательного человека, столь рано покинувшего нас, чтобы вознестись к богу.

«Ничего себе рано! — подумал Роберт. — Он же не библейский старец!»

Анджела Макдивитт звучно высморкалась в траурный платок. Скотина Жорж столь же звучно рыгнул.

— Вот он лежит перед нами, навеки упокоившийся, — длинный сухой палец О’Рэйли указал на стол, — и мы скорбим. К сожалению, не все смогли прийти сюда в этот печальный час: многие братья сейчас далеко от нас, в черных глубинах космоса. Они бесстрашно ведут бой с жестоким миром, безжалостно отринувшим нас от своей груди и бросившим на произвол судьбы…