Две столицы - [56]

Потом раздался страшный взрыв, в небо ударили огонь и дым.

Когда воздух прояснился, они увидели только щепки от кораблей и шлюпок и множество трупов, плававших в устье Буга, некоторые из них силой взрыва выбросило на берег. Рядом с янычаром, у которого были оторваны ноги, торчал вонзившийся в песок бунчук с золотым наконечником.

Тогда боцман снял шляпу, посмотрел на своих матросов, и они увидели, что впервые на них смотрит не боцман, а обыкновенный человек, у которого было одинаковое с ними чувство — чувство стыда за то, что они живы, а капитан их погиб.

Потом боцман снова стал боцманом и рявкнул:

— Плутонг,[66] стройсь! Правое плечо вперёд, шагом марш! — И они скрылись в лесу.

Потёмкину сообщили о геройской гибели капитана Сакена, когда он сидел за обеденным столом. Он сбросил всю посуду со стола, разорвал на себе камзол и заперся в кабинете. Гордость подвигом Сакена заглушалась острой завистью к его блистательной смерти. Он написал подробное донесение императрице, требуя, чтобы подвиг Сакена был увековечен, а семья его осыпана милостями, и, отправив это письмо, помчался в Херсон.

Под Очаковом Потёмкин в шлюпке подъехал к крепости и долго сидел под турецкими пулями, пока простреленная шлюпка не стала погружаться в воду. В Херсоне ему удалось благодаря бешеной энергии в три недели отремонтировать и пополнить флот.

Однако вскоре на светлейшего опять нашла полоса меланхолии и нерешительности. Вернувшись к себе в ставку, он отложил все дела в сторону и занялся переводом французского сочинения аббата де Флери «История церкви».

Но окончательно светлейший удивил и подчинённых ему генералов, и двор, и саму Екатерину, когда в эти же тревожные для России дни типография его штаба выпустила в свет сочинение аббата де Сен-Пьерра под следующим названием: «Мир Европы не может иначе восстановиться, как только по продолжительном перемирии, или Проект всеобщего замирения, сопряжённого купно с отложением оружий на двадцать лет между всеми политическими державами. Переведено с французского языка в стане перед Очаковом в 1787 году, в течение солнца чрез небесные знаки» (Следуют изображения небесных знаков месяцев: сентября, октября, ноября и декабря).

В это время турки бешено атаковали Кинбурн, и русские войска под Очаковом таяли от болезней, недостатка провианта и топлива.

13 Кинбурн

Мрачно настроенный Суворов, вернувшись от Румянцева, проехал в Херсон, оставил там вместо себя генерал-поручика Бибикова, а сам направился в Кинбурн.

Город этот, расположенный на полуострове, лишь числился крепостью. Земляной вал был невысок и ров неглубок, так как песчаная почва выделяла воду из самого верхнего слоя. Вокруг небольшой крепости с разрушенными стенами возведён тын из кольев. Весь гарнизон Кинбурна насчитывал 1700 человек.

На Кинбурнском рейде стояли один русский фрегат и двенадцатипушечный бот.

Суворов поставил значительное количество батарей, защищавших все входы в фарватеры.

Между Кинбурном и Очаковом через Лиман было всего две мили, и турки прекрасно знали, что делается в Кинбурне. В Очакове находился большой турецкий флот в составе 56 единиц, причём впереди в сторону Кинбурна полудугой стояли турецкие линейные корабли. В гавани Глубокой под Кинбурном укрывались несколько брандеров[67] и галера знаменитого лейтенанта Ломбарда. Лейтенант этот известен был тем, что в самые неожиданные моменты, в особенности ночью, налетал на турецкие суда и поджигал их. Налёты всегда были настолько стремительны и удачны, что даже линейные корабли обращались в бегство, завидя его. Несмотря на запрещение Суворова, очень любившего отважного лейтенанта, тот всё-таки продолжал свои вылазки.

Иногда турецкий флот приближался к Кинбурну и начинал из всех пушек бешеный обстрел полуострова. Один раз шальной снаряд оторвал часть палатки Суворова. Обычно батарейные орудия отвечали на этот огонь, и артиллерийская перестрелка затягивалась на несколько часов. Суворов не сомневался, что турки именно здесь высадят свой десант, чтобы прорваться к Херсону. И у него был свой план защиты Кинбурнской косы. Он решил нисколько не препятствовать высадке врагов. Суворов даже мечтал об этом и поэтому писал Потёмкину: «Ах! Пусть только варвары вступят на косу. Чем больше они будут устремляться в глубь страны, тем больше их будет порублено».

Тридцатого сентября турки начали ожесточённый артиллерийский обстрел Кинбурна. Суворов, объехавший полуостров по берегу, увидел приготовления на судах и понял, что это десант. Он приказал не отвечать на выстрелы, вернулся к себе в палатку. Там Александр Васильевич собрал командиров своих частей и разъяснил каждому его задачу. После этого Суворов улёгся спать на соломе в своей палатке под непрекращающуюся артиллерийскую канонаду турок. На другой день был Покров. Турецкий обстрел достиг невиданной до этого силы — 600 пушек стреляли по Кинбурну. Александр Васильевич, очень весёлый, напевая себе что-то под нос, направился в церковь и стал на своё место, на клиросе, — подтягивать хору. В это время ему донесли, что турки высаживают десант.

— Ну и пускай вылезают! — сказал он.