Две повести о тайнах истории - [53]
И еще одну интересную подробность выяснила расчистка древних мостовых. Очень часто лаги последующего настила лежали непосредственно на плахах предыдущего, «культурный» слой земли и навоза между ними отсутствовал начисто. Но ведь чтобы его не было, мостовую следовало хорошенько, и притом изо дня в день, подметать! По-видимому, это и делали.
Нет, неосновательно переносить представление о грязи средневекового города Западной Европы на Новгород. Русь не только не уступала Западной Европе в своем культурном развитии, но во многом, особенно до татарского нашествия, опережала ее. Если, в частности, обратиться к тем же мостовым, то мы узнаем, что в Париже они впервые появились только в конце XII века — в 1184 году, в Германии (в Нюрнберге) — в XIV веке, в Лондоне — в XV, в 1417 году.
Причем в Западной Европе улицы тогда мостили только перед дворцами королей и знати. А Холопья улица в Новгороде, как говорит само ее название, — улица простого люда, ремесленников. Вот и мастерские их раскопаны, одна к другой лепятся.
Кто проходил последний раз по этой мостовой, прежде чем ее занесло на многие метры землей? Давно отгремели по ней подковы коней и не загремят больше. Истлели кости и коней, и тех, кого они везли. А кого везли кони? Может, и не боярина никакого, а простого землепашца из недальней деревни, отряженного справиться у господина, каково будет его слово: засевать его землю или нет; земля уже готова, говорят старики.
И вот едет посланец без седла и стремян — по-деревенски, подстелив на спину костлявой лошаденки кусок рядна помягче да положив за пазуху, чтобы не зачерствел, краюху хлеба, завернутую в льняную тряпицу. Кляча все прядает ушами, оглушенная непривычным грохотом города, и шарахается из стороны в сторону. И хозяин чувствует себя не в своей тарелке: народищу-то сколько! Тыщи! И в шелках-то и в бархатах! Добро бы, праздник какой, а то в будни! А купеческая жена прошла, так у нее даже в посохе камень драгоценный!
— А ну, с дороги! — кричит раззявившейся деревенщине озорной возница, лихо избоченившийся на облучке пролетающего мимо возка, и наподдает его коняге витым кнутом. Огрел — и уж нет его, только зад возка перед глазами покачивается!
Ох, и кони у бояр! Небось не соху таскают!
— Что, паря, маленько досталось? — участливо, хотя и не без усмешки, спрашивает деревенщину какой-то прохожий.
Тут деревенщина чувствует, что кнут, пожалуй, правда, задел и его немного.
— В другой раз не будешь ворон ловить! Чай, в Новгороде, не у себя на печи!
Прохожий, видать, из своих: простой. И боек! Хорошо бы перемолвиться с таким о том, о сем, дорогу спросить…
— Некогда, парень, лясы точить! За болтовню и меня хозяин по головке не погладит — почище, чем у тебя, спина зачешется!
— А твой хозяин — кто?
— Писец. Книги переписывает. Я в ученье у него.
— Значит, и сам грамоту ведаешь?
— Что мудреного! Ведаю!.. Ну, так ты спрашиваешь, как тебе к твоему боярину проехать? Езжай так: мимо вымола, где корабель строят, — увидишь: на носу зверь страшный, из дерева резанный, пасть разинута и клыки торчат; потом через Волхов по Великому мосту; как на ту сторону переберешься, торг минешь. А там спроси у кого еще разок. Язык до Киева доведет!
И едет дальше деревенщина и дивуется на раскрашенных резных петушков над хоромами, которые живо вертятся под ветром: куда ветер, туда и они. И опасливо сторонится богатых возков под кожаным верхом: не возок — дом, даже слюдяные окошки поделаны! И минует пристань, — плотники полдничать сели; только дождик припустил. Ну, да они все равно прикрыли головы и спины рогожками и жуют всухомять — небось некогда. А простому человеку всюду приправа к хлебушку — один дождик. Эх ты, жизнь, жизнь…
…Давно уже нет в живых ни смерда этого, ни разбитного прохожего, которого он встретил, ни боярина, лениво глядевшего через слюдяное окошечко, как посы́пал дождик и как его кучер огрел кого-то. Но вот вижу я: снова показались на свет рваные поршни, в которых приехал в Новгород смерд, да тут и бросил их — совсем прохудились! Тонкой волосяной кисточкой очищает их от грязи студент-археолог и старательно записывает в толстую «общую» тетрадь, где они найдены, в каком слое, в каком углу раскопа, и зарисовывает место находки — первой своей находки! — и даже фотографирует его, не удовлетворяясь тем, что и без него специалист-фотограф сделает снимок. Потом, когда эти поршни передадут в музей или ученому-исследователю, их будет сопровождать подробное описание обстоятельств, при которых они были извлечены из-под вековых напластований. Иначе какой в них прок: рванье, больше ничего!
И вижу еще, как извлекают из земли тяжелый подпятник оси возка; и рогожку, которой прикрывались плотники; и кнутовище с обрывком плетеного ремня…
И вдруг оживает передо мною все, и, кажется, представляешь себе даже, о чем думали эти люди. И все это становится не только невероятно близким, но неожиданно ощущаешь, как постепенно наполняет тебя совершенно живая злость к развалившемуся на кожаных подушках боярину, который с такой надменностью и равнодушием, словно на грязь на мостовой, кинул взгляд на стегнутого кнутом смерда, на сухоядничавших плотников под унылым осенним дождем…
Сборник «Смерть считать недействительной» объединяет лучшие военные рассказы и очерки Рудольфа Бершадского, включая и самые свежие — написанные в последние месяцы. Заглавие книге дал рассказ, посвященный удивительной военной судьбе Иллариона Васильева, Героя Советского Союза, который был посмертно награжден в числе 28 легендарных панфиловцев, погибших в 1941 г., обороняя подступы к Москве, но оказался живым и здравствующим поныне.
Небольшая книга об освобождении Донецкой области от немецко-фашистских захватчиков. О наступательной операции войск Юго-Западного и Южного фронтов, о прорыве Миус-фронта.
В Новгородских писцовых книгах 1498 г. впервые упоминается деревня Струги, которая дала название административному центру Струго-Красненского района Псковской области — посёлку городского типа Струги Красные. В то время существовала и деревня Холохино. В середине XIX в. основана железнодорожная станция Белая. В книге рассказывается об истории этих населённых пунктов от эпохи средневековья до нашего времени. Данное издание будет познавательно всем интересующимся историей родного края.
У каждого из нас есть пожилые родственники или знакомые, которые могут многое рассказать о прожитой жизни. И, наверное, некоторые из них иногда это делают. Но, к сожалению, лишь очень редко люди оставляют в письменной форме свои воспоминания о виденном и пережитом, безвозвратно уходящем в прошлое. Большинство носителей исторической информации в силу разнообразных обстоятельств даже и не пытается этого делать. Мы же зачастую просто забываем и не успеваем их об этом попросить.
Клиффорд Фауст, профессор университета Северной Каролины, всесторонне освещает историю установления торговых и дипломатических отношений двух великих империй после подписания Кяхтинского договора. Автор рассказывает, как действовали государственные монополии, какие товары считались стратегическими и как разрешение частной торговли повлияло на развитие Восточной Сибири и экономику государства в целом. Профессор Фауст отмечает, что русские торговцы обладали не только дальновидностью и деловой смёткой, но и знали особый подход, учитывающий национальные черты характера восточного человека, что, в необычайно сложных условиях ведения дел, позволяло неизменно получать прибыль и поддерживать дипломатические отношения как с коренным населением приграничья, так и с официальными властями Поднебесной.
Эта книга — первое в мировой науке монографическое исследование истории Астраханского ханства (1502–1556) — одного из государств, образовавшихся вследствие распада Золотой Орды. В результате всестороннего анализа русских, восточных (арабских, тюркских, персидских) и западных источников обоснована дата образования ханства, предложена хронология правления астраханских ханов. Особое внимание уделено истории взаимоотношений Астраханского ханства с Московским государством и Османской империей, рассказано о культуре ханства, экономике и социальном строе.
Яркой вспышкой кометы оказывается 1918 год для дальнейшей истории человечества. Одиннадцатое ноября 1918 года — не только последний день мировой войны, швырнувшей в пропасть весь старый порядок. Этот день — воплощение зародившихся надежд на лучшую жизнь. Вспыхнули новые возможности и новые мечты, и, подобно хвосту кометы, тянется за ними вереница картин и лиц. В книге известного немецкого историка Даниэля Шёнпфлуга (род. 1969) этот уникальный исторический момент воплощается в череде реальных судеб: Вирджиния Вулф, Гарри С.