Две повести о любви - [18]

Шрифт
Интервал

Об этом я ничего не знал. Лично мне было известно только об одной судимости: отец смастерил себе мотоцикл и хотел испытать его во время пробной поездки, для чего соорудил из куска картона номерной знак. Полицейский остановил его и составил протокол. Думаю, это было уже после моего рождения, а несчастный случай произошел раньше — в тридцатом или тридцать первом. Родители отправились куда-то на мотоцикле. В Штирии отец не заметил неосвещенную строительную площадку, и они жутко грохнулись. У матери был перелом основания черепа и выбиты все передние зубы. Так что уже в двадцать четыре года у нее был мост, который она и проносила до шестидесяти, пока дантист не сделал ей нормальный протез.

Когда ее выписывали из больницы, врач сказал: «Только не ездите больше на мотоцикле», а она ответила: «Посмотрите в окно, он уже стоит». Так что она опять залезла к нему на мотоцикл, и они умчались домой, в Фаворитен.


Район Фаворитен был твердым орешком для любого, кто должен был следить за правопорядком. Там либо дрались и пьянствовали, либо спорили на политические темы и стреляли. Результат всегда был один и тот же: покинуть караульное помещение, направиться к месту события, составить протокол, допросить свидетелей, произвести аресты. Без ругани и насмешек никогда не обходилось. Свидетели ничего не видели, преступники оказывали сопротивление или уклонялись от задержания, обратившись в бегство. Приходилось применять насильственные методы. Мистельбахер, вали отсюда, или я тебя зарежу! Сколько раз они сбивали у меня с головы фуражку. А когда я наклонялся за ней, ставили на нее ногу. И ухмылялись. Их было двадцать, а нас двое. Они и детей подстрекали. И женщин. И стариков. И безработных. Рабочих с кирпичного завода в Оберлаа. Красное отребье, над которым партийные бонзы, сидя в ратуше, простирали свою охранительную длань. В выходные дни на улицу выходили шуцбундовцы, они проводили свои маневры у холма Лаэрберг, в полном обмундировании, с оружием в руках, а нам разрешалось только наблюдать за ними. Но в тридцать третьем положение изменилось. Дольфус[19] распустил парламент, ввел смертную казнь и запретил Шуцбунд. Мы знали, что пришла пора решительных мер. Они загнаны в угол. Мы должны сломить их. Вскоре мы получили приказ отыскать их тайники с оружием. В погребках, где они собирались, мы переворошили весь уголь по несколько раз. Разумеется, ничего не нашли. Черные с ног до головы, мы через несколько часов ушли, под град насмешек и издевательств. Ну что, Мистельбахер, прочистил трубу? Когда их дела стали совсем плохи, они ринулись в драку, но власти были начеку. Тогда уже им стало не до смеха.

Фримель был одним из вожаков. Первостатейный бунтовщик, но из тех, это я хочу подчеркнуть особо, кто воюет с открытым забралом. Были и другие, которые вроде бы равнялись на него. Горло-то они, конечно, драли, а вот хвосты поджимали. А про него такого никто не сможет сказать. По закону, конечно, его следовало бы вздернуть. Ведь в ходе боевых действий 12 февраля 1934 года он, командуя поднятым по тревоге подразделением Шуцбунда, смертельно ранил моего коллегу, районного инспектора полиции Шустера. Это произошло в переулке Кудлихгассе, около 17 часов, возле парикмахерской Соботки. Выстрелом в живот, в упор. Другой сотрудник охранной полиции, обервахмистр Раймер, насколько я помню, получил две пули, застрявшие в бедре. А Шустер умер на следующий день. Словом, красные ни перед чем не останавливались, сами видите. Фримель Удрал и только благодаря этому избежал ареста. Перебрался в Чехословакию и вел оттуда активную переписку, которую мы частично перехватывали, а частично нам приносили сами адресаты. Якобы и жена Фримеля сдала властям одно его послание. Насколько это верно, не берусь сказать. Я, правда, знаю, что гармонии в семье Фримелей не было. В районе проживала одна молодая особа, говорили, что она его любовница. Так ли это, мне доподлинно не известно. Во всяком случае, подпольную пропагандистскую литературу мы у нее нашли.

Фримель попался нам в руки только в конце августа. И в этом его счастье. Политическая ситуация менялась на глазах, всех виновных уже наказали, чтоб другим неповадно было, а основной проблемой становились уже не социалисты, а нацисты, набиравшие силу. К тому же Фримель весьма искусно защищался на суде. Очень уж он был уверен в своей правоте, этого у него не отнимешь, что, вероятно, и подкупило судью. Обвинение в убийстве отпало, и он отделался тюремным сроком по обвинению в участии в вооруженном восстании и акте общественного насилия. Процесс наделал много шуму. Помню, в ночь накануне суда мы задержали многих коммунистов, они разбрасывали листовки в районе Фаворитен: «Спасите вождя Шуцбунда Рудольфа Фримеля от пожизненного заключения!», «Долой итальянский фашизм!».

По-моему, после оглашения приговора Фримель был доставлен в тюрьму Штейн, а оттуда переведен в Вёллерсдорф. Что с ним стало потом, я не в курсе. С нацистами он был или против них… Евреем он не был. Лично я вполне ладил с нацистами. Я и сам был в их партии.


Когда мы еще были детьми, сестра и я, отец каждый день уединялся в полдень на нашей кухне с несколькими рабочими. Там они поочередно читали «Капитал» и Библию. По четным числам он объяснял им Маркса, а по нечетным Господа Бога.


Рекомендуем почитать
Слоны могут играть в футбол

Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.


Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Жара

Действие романа «Жара» происходит в Берлине, огромном, деловом и жестком городе. В нем бок о бок живут немцы, турки, поляки, испанцы, но между ними стена непонимания и отчуждения. Главный герой — немец с голландской фамилией, «иностранец поневоле», мягкий, немного странный человек — устраивается водителем в компанию, где работают только иммигранты. Он целыми днями колесит по шумным и суетливым улицам, наблюдая за жизнью города, его обитателей, и вдруг узнает свой город с неожиданной стороны. И эта жизнь далека от того Берлина, что он знал раньше…Ральф Ротман — мастер выразительного, образного языка.


Блудный сын

Ироничный, полный юмора и житейской горечи рассказ от лица ребенка о его детстве в пятидесятых годах и о тщетных поисках матерью потерянного ею в конце войны первенца — старшего из двух братьев, не по своей воле ставшего «блудным сыном». На примере истории немецкой семьи Трайхель создал повествование большой эпической силы и не ослабевающего от начала до конца драматизма. Повесть переведена на другие языки и опубликована более чем в двадцати странах.


Дон Жуан

Петер Хандке предлагает свою ни с чем не сравнимую версию истории величайшего покорителя женских сердец. Перед нами не демонический обольститель, не дуэлянт, не обманщик, а вечный странник. На своем пути Дон Жуан встречает разных женщин, но неизменно одно — именно они хотят его обольстить.Проза Хандке невероятно глубока, изящна, поэтична, пронизана тонким юмором и иронией.


Минута молчания

Автор социально-психологических романов, писатель-антифашист, впервые обратился к любовной теме. В «Минуте молчания» рассказывается о любви, разлуке, боли, утрате и скорби. История любовных отношений 18-летнего гимназиста и его учительницы английского языка, очарования и трагедии этой любви, рассказана нежно, чисто, без ложного пафоса и сентиментальности.