Две новеллы - [3]
С утра над домом бушевал ветер. Ветер рвал седые космы волос над площадями и улицами. Ливень затопил город, и он был в безысходном тумане. В вышине перекликались бури и на остриях молний, взрывавших набухшее небо, перекатывались далекие громы. Они гремели до ночи, когда дом закрыл каменные веки и пугливо задремал под свист и вой непогоды. Бурменко в темной комнате молча прижался к стеклу окна и следил за тополями, которые то гнулись, то гигантскими птицами взлетали вверх всей массой листьев. Он зажег коптилку, прикрыв ее газетой с хейвудовской заметкой. Рассеянный свет лег пятном на стену с ободранными обоями и резче оттенил клочковатые брови Бурменко. Отвесная линия его лба упрямо нависла над глазами, скрыв их от огня. Бурменко закрыл грузным телом свет, минуту постоял неподвижно, потом нагнулся и из-под стола вынул топор. Пламя колебнулось, осветило потолок, острое лезвие топора и потухло. Бурменко открыл дверь и пошел по лестнице вниз. Должно было быть, по его расчету, двадцать четыре ступени. Он считал повороты. Уже второй прошел, а конца все еще не было. Внизу кто-то заплакал. Бурменко остановился и вытянул правую руку с топором.
Кошка.
Он потерял счет шагам и ступеням и все шел и шел. Был уже пятый пролет. Он нащупал что-то досчатое, и ему в лицо пахнуло запахом прокисшего белья: чердак.
— Пропади ты пропадом, нечистая сила!
Бурменко побежал назад. Не разбирая, куда и зачем, он понесся вниз. Гулкие ночные пролеты загрохотали. Стуки отдавались впереди Бурменко, возвращались обратно, снова догоняли его, наполняя лестницу гудящим перекатом шагов.
Ему казалось, что кто-то шевелит его волосы, хватает за ноги, тянет топор из рук.
Всей силой он навалился на дверь, ринулся к тополям. Набухшие подпорки разлетелись под его бешеными короткими ударами и мягко шлепнулись в грязь.
Гекнув, как дровосек, Бурменко врубился топором в отсыревший ствол тополя. Кора и щепки с глухим шумом ложились вокруг деревьев. Когда четвертый тополь вздрогнул под ударом топора, Бурменко услышал позади себя шорох: тяжело сопя, к нему крался человек. Неизвестный даже щелкнул языком, словно сожалея о чем-то, словно хотел сказать: «вот и недоглядел. Моя вина».
«Нет, не спасешь, старый, — сквозь зубы выдавил сапожник, — каюк им теперя».
Быстро повернувшись, он схватил Григория за горло. Под сумасшедшими железными пальцами сапожника крякнуло, будто обруч лопнул на пустой бочке, и старик упал. Руки Бурменко были свободны.
Он нагнулся к Григорию Иванычу, позвал его, но Григорий не отвечал.
Медленно, как бы исполнив тяжелую, но необходимую работу, Бурменко поднялся к себе в комнату. Его догонял скрип и содроганье тополей.
Тополя шатались. На них сперва налетел ветер с северного угла. Уродливые корни с налипшей на них грязью поднялись вверх. Потом налетел противоположный ветер. Тополя бросило набок. Всей массой лег на кирпичную стену дома самый молодой тополь. Его брат по шеренге повалился за ним, зарывшись в массе ослепших ветвей и листьев. Третий долго боролся. Он страшно всхлипывал, стараясь освободиться от смертельных объятий бури, кружившей его в воронке свистящего ветра. Медленно, как бы на тугих веревках, он опустился на холодный асфальт. В падении он зацепил корнями своего соседа. Старый тополь закряхтел, с трудом расправил искривленные руки и кинулся на стену дома. Он упал на окно квартиры Бурменко, пробил стекло, просунув зеленые ветви сквозь раму в комнату.
Бурменко испуганно отскочил в сторону.
— Напоследку паскудит!
Он подошел ближе к мертвым ветвям старого тополя, сорвал горсть листьев, зашуршавших, как живые, в его руках, и отбросил их от себя. Ветер разнес листья по всей комнате. Они долго и мрачно кружились в холодной пустой темноте.
Над местечком плыл цвет от каштановых деревьев, когда состоялся воскресный базар. Единственная площадь местечка, покрытая навозом, напоминала поле перед вспашкой. У распряженных коней блестели бока, кони ржали, чувствуя близость присмиревших маток.
Сонные местечковые жители еще косились на разрушенные канонадой здания, но их недоверие исчезло с появлением представителя Гормоновской крестьянской республики — дядьки Кожуха. Все утихло, но через минуту базар снова гудел недружными голосами мужиков и баб. Дядька Кожух шел впереди своего возка, хитрые глаза его становились все спокойнее и сытнее. Он неспеша распряг вислоухого высокого конягу и привязал его к фонарю народного трактира. Тотчас же ему навстречу вышел глава местечка — предуика Княгницкий. На его лице была непроницаемая маска человека, которому даны власть и право. Мужик побагровел, крикнул коню: «побалуй у меня!», ударил его сапогом под брюхо и, заставив себя лошадиным крупом, повернулся лицом к предуику. Княгницкий заметил злой блеск в глазах мужика, снова улыбнулся и отступил к воротам двухэтажного дома со старческим, обвисшим животом штукатурки и слинявшей надписью: «Заводчик Володеев». Ожидавшему на дворе его помощнику Мухоморову он сказал одними губами, кивая головой на базар:
— Иди ты, тебе он поверит.
Мухоморов надвинул на глаза мерлушковую зимнюю папаху, натянул для чего-то хромовые голенища до отказа и стремительно понесся к Кожуху.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.