Две невесты Петра II - [41]

   — Оставь её в покое, — заступился за дочь Александр Данилович, — так, видно, Богу надо.

   — Как же, как же, Богу! Да из-за неё, из-за упрямицы, всё и случилось.

   — Что случилось? — не поняв свояченицу, переспросил Меншиков.

   — Да всё это, — всё более распаляясь, продолжала Варвара Михайловна. — Думаешь, государю неведомо было, что он ей не по душе? Как же, дожидайся! Да ему, голубчику, этот Ванька Долгорукий небось все уши прожужжал, что она от любви к графу Петру Сапеге помирает, да, наверно, не без корысти — у самого-то сестрица на выданье, так думает: «Уговорю государя, благо мал ещё да глуп, одну бросить, а на другой жениться».

   — Что ты такое говоришь! — возмутился Александр Данилович.

   — Вот то и говорю, что так оно и случилось. Знаю я этих Долгоруких, всех этих змей подколодных! В глаза-то тебе смотрят да все улыбаются, а как отвернёшься, так и ужалят.

   — Полно, полно, Варвара, перестань! Не говори не дело, — строго одёрнул свояченицу Меншиков, видя, что дочь от обиды готова расплакаться. — Какие Долгорукие? О чём ты говоришь? Старый-то князь дурак дураком, а сыночек хорош только девок за подолы хватать.

   — Александр Данилович, что ты говоришь такое? Ведь здесь дочери твои, — взмолилась Дарья Михайловна.

К ночи, когда страсти немного улеглись и все направились спать, Александр Данилович окликнул у порога Варвару Михайловну и попросил её остаться. Та быстро подошла к нему, вопросительно глядя в глаза.

   — Погоди, Варвара Михайловна, погоди, — повторил он задумчиво. — Есть мысль одна, хочу её с тобой обсудить.

Узнав содержание указа, доставленного курьером, Александр Данилович утратил мужество. Видя слёзы жены и дочерей, неистовство свояченицы, он испугался. Испугался не за себя, а за всех тех беззащитных родных, судьба которых представлялась теперь в самом чёрном цвете. Отбросив гордость, он решил ещё раз попытаться просить защиты у тех, кто был теперь в силе, у тех, кого он знал, кому помогал, когда сам был при власти.

Варвара Михайловна молчала: ждала, что скажет князь.

   — Скажи, Варвара, — обратился он к ней кротко и ласково, — есть ли у тебя человек надёжный?

   — Надёжный? — переспросила Варвара Михайловна.

   — Да, такой надёжный, которому довериться можно?

   — Довериться? — всё ещё ничего не понимая, переспросила свояченица. — В чём довериться? Неужто ты решил бежать? — со страхом спросила она.

   — Да какое там бежать! — Меншиков безнадёжно махнул рукой. — Бежать раньше можно было, когда моих людей с оружием было вдвое больше, чем у Пырского.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Наконец Александр Данилович сказал, отводя взгляд в сторону:

   — Нет, не бежать. Нужен надёжный человек, чтобы сейчас тайно отправить его в Москву да ещё кой-куда.

   — В Москву? Это зачем же?

   — Хочу послать гонца тайком с просьбой к генералу Михаилу Михайловичу Голицыну[18], Пусть похлопочет перед государем о милости, — он на секунду остановился, — да не мне, не для себя прошу милости, а для них, — он махнул рукой на дверь, за которой скрылись жена и дети.

Варвара Михайловна промолчала.

   — Виноват один я, — продолжал Меншиков твёрдо, — так пусть меня одного и казнят. Их-то за что?

Варвара Михайловна, подойдя к нему совсем близко, крепко обняла его и, прижавшись всем телом, заговорила, жарко дыша в самое ухо:

   — А я-то как же, дорогой ты мой Александр Данилыч, я-то как без тебя останусь?

Меншиков молча старался высвободиться из её крепких объятий.

   — Друг ты мой дорогой, Сашенька, для меня весь свет белый не мил без тебя. Мне бы только рядом с тобой, всё равно куда, хоть в Сибирь, хоть на каторгу, лишь бы с тобой!

   — Что ты, что ты, Варвара, — взволнованно прервал её Меншиков. — Ну будет, будет, успокойся.

   — Ведь люблю я тебя, дорогой ты мой, — не обращая внимания на слова Александра Даниловича, продолжала Варвара.

   — Знаю, всё знаю, — тихо проговорил он.

   — Знаешь?! — удивлённо воскликнула Варвара Михайловна, отстраняясь от него.

   — Конечно, знаю, не слепой же. Всё вижу и всё знаю.

После этих слов Александра Даниловича Варвара Михайловна отошла от него, провела рукой по лицу, будто стирая с него все те чувства, которые вдруг, помимо её воли, вырвались наружу. И словно не было между ними ничего, словно она не говорила ему только что те страстные слова, которые долгими одинокими ночами твердила сама себе.

Она спросила его по-деловому:

   — Когда надо?

   — Сейчас.

   — Есть у меня один надёжный человек.

   — Кто таков?

   — Фёдор Фурсов.

   — Фурсов? — удивлённо переспросил Меншиков. — Мой служитель, что по своей воле с нами отправился?

   — Он самый.

   — Хорошо ли знаешь его?

   — Человек надёжный, — твёрдо ответила Варвара Михайловна.

Прячась от караула, Александр Данилович обдумал и написал прошения с просьбой о смягчении их участи не только Голицыну, но и губернатору Москвы Ивану Фёдоровичу Ромодановскому, а также давнему своему знакомому, сенатору Ивану Алексеевичу Мусину-Пушкину, которому Меншиков в своё время помог немало.

К утру все послания были написаны и запечатаны. Как только рассвело, Варвара Михайловна вышла из избы, где на ночлег остановилась вся семья опального вельможи, и направилась к небольшому строению, похожему на сарай, в котором ночевали люди Меншикова.