Две недели на соблазнение - [39]

— Тише, Джулиана. Леди так не кричат.

— Прости, мама.

Луиза Фиори наклоняется над балконными перилами.

— Ты вся грязная. У меня как будто сын, а не дочь. — Она лениво машет рукой в сторону ворот. — Иди к реке и умойся, прежде чем заходить в дом. — Затем мать отворачивается, и ее бледно-розовое платье исчезает за двойными дверями.

Это был последний раз, когда она видела свою мать. И вот сейчас…

— Гейбриел… — повторила мать, входя в столовую с полным самообладанием — словно и не минуло двадцать пять лет с той поры, как она сама устраивала званые обеды за этим самым столом. Как будто не было здесь и сейчас людей, с удивлением наблюдающих за ней.

Впрочем, эта женщина всегда обожала внимание. Чем больше скандала, тем лучше. А сейчас явно назревал скандал.

— О, Гейбриел… — Теперь в ее голосе звучало удовлетворение. — Бог мой, каким мужчиной ты стал. К тому же маркиз!

Она уже была рядом с Джулианой, но, казалось, не сознавала, что ее дочь тоже находится здесь. А та со вздохом прикрыла глаза. Разумеется, мать ее не узнала. Да и чего еще можно было ожидать? Но неужели мать не искала ее? Неужели не хотела увидеть свою дочь?

— Похоже, я прервала что-то вроде званого обеда, — заметила мать. — Полагаю, мне следовало подождать до утра. Но я просто не могла вынести больше ни минуты вдали от родного дома.

«Родного дома?..» Джулиана при этих словах поморщилась.

Безупречные в своих манерах, все мужчины поднялись, пусть и немного запоздало.

— О, ради Бога, не вставайте ради меня, — снова послышался голос бывшей хозяйки дома. — Я просто посижу в приемной, пока у Гейбриела не найдется для меня время.

Тут Джулиана, услышав какой-то скрежет, открыла глаза. Чуть повернув голову, она увидела брата с окаменевшей челюстью и льдом в голубых глазах, а рядом с ним стояла Калли, сжимая в ярости кулаки.

Если бы Джулиана не боялась окончательно потерять самообладание, то могла бы даже улыбнуться невестке, готовой на все ради мужа.

Последовала долгая пауза. Наконец Калли заговорила.

— Беннет, — произнесла она с неподражаемым спокойствием, — пожалуйста, проводи синьору Фиори в Зеленую гостиную. Маркиз сейчас подойдет.

Стареющий дворецкий, кажется, понял, что стал предвестником самого громкого скандала с тех пор… с тех пор, как Лондон в последний раз видел Луизу Хэдборн Сент-Джон Фиори. Он чуть ли не бегом кинулся исполнять распоряжение хозяйки.

— Синьора Фиори? — переспросила Луиза с мелодичным смешком, который, как помнила Джулиана, всегда предшествовал какой-нибудь лжи. — Никто не называл меня так с тех пор, как я уехала из Италии. Я ведь по-прежнему маркиза Ралстон, не так ли?

— Нет! — Маркиз в гневе покачал головой.

— Ах, ты женат?.. Как чудесно! Тогда я просто стала вдовствующей маркизой.

После этого заявления Джулиане вдруг почудилось, что она задыхается. Ее мать только что отреклась от десяти лет брака, от мужа, от жизни в Италии. И от нее, своей дочери! И это произошло перед посторонними людьми, которые не преминут рассказать об этой истории всему Лондону.

Джулиана снова закрыла глаза, пытаясь успокоиться. Сосредоточившись на дыхании и стараясь не думать о том, что всего несколько слов этой давно забытой, почти чужой женщины поставили под сомнение законность ее появления на свет.

Когда же она открыла глаза, то встретилась с тем взглядом, с которым как раз и не хотела встречаться.

Герцог Лейтон не смотрел на ее мать, наблюдал за ней, Джулианой. И ей не понравилось то, что она увидела в его обычно холодных и непроницаемых янтарных глазах. Она увидела в них… жалость.

Смущение и стыд охватили Джулиану, окрасили ее щеки в алый цвет. Она почувствовала: сейчас ей станет плохо. И поняла, что не сможет больше ни минуты оставаться в этой комнате. Ей следовало немедленно уйти, пока она не совершила что-нибудь… совершенно неприемлемое.

Джулиана встала, отодвинув стул и не думая о том, что леди не покидают столовую посреди трапезы. Нарушая все правила нелепого этикета этой нелепой страны, она стремительно выбежала из комнаты.

Званый обед закончился почти сразу после прибытия вдовствующей маркизы. Гости стали поспешно прощаться якобы для того, чтобы дать семейству возможность обсудить произошедшее. Но скорее всего все торопились разнести по Лондону свежие сплетни о драматическом событии сегодняшнего вечера.

Саймон же мог думать только о Джулиане — о ее лице, когда она слушала пронзительный голос своей матери; о ее огромных печальных глазах, когда эта ужасная женщина сделала свое скандальное заявление — мол, она не Фиори, а Сент-Джон. И еще он думал о том, как она покинула комнату — вышла, расправив плечи и вскинув подбородок, то есть держалась с удивительной гордостью.

Он наблюдал, как отъезжают экипажи других гостей, и вполуха слушал, как герцог и герцогиня Ривингтон обсуждают, стоит ли им задержаться или оставить семью в покое.

Когда же они забирались в свою карету, Саймон услышал, как герцогиня тихо спросила:

— Может, нам по крайней мере присмотреть за Джулианой?

— Оставь ее на сегодня, любимая, — послышался идиотский ответ Ривингтона. А затем дверца захлопнулась, и их карета укатила.