Две недели и дальше. Плохая вода - [3]

– Я не ведьма, я… Я требую справедливого суда! Я требую защиты! Я…

– О, разумеется. Тебя допросят по всем правилам и дадут право высказаться. А чтобы Тьма не связала твой язык тенетами лжи, рядом с тобой будет добрый брат палач. Как видишь, мы заботимся исключительно о твоем благе. Суд Единого справедлив и милосерден. На дыбу ее.

– Сеееееееееееееееб!!!!!!…

– А, задница Мораддинова, опять! Иефа! Иефа!

– Нет, не надо, не смейте, не трогайте меня, я…

– Иефа!…

– Стив… Боги, боги, больно-то как…

– Послушай, может, попробуешь чуть-чуть подлечиться, а? Время-то прошло уже, а? Ну сил же ж нет никаких смотреть, как ты мечешься.

– Я не из-за этого, не из-за руки…

– Да знаю, знаю. Тебе просто приснился сон. Но ты послушай меня, я в этих делах разбираюсь. Когда мякиш кровоточит, еще и не такая пакость в голову полезет.

– Что кровоточит? Мякиш?

– Ой, начинается. Ну куда там тебя укусили-цапнули? Не цепляйся к словам!

– Ладно, не буду. Ого, луна куда забралась! Стив, ложись-ка ты спать, мое дежурство часа полтора назад началось.

– Вы посмотрите на нее – вояка выискалась! Сама на бледную поганку похожа, а туда же – дежурство у нее. Ложись давай, пока по шее не получила.

– Стив, а ты, часом, не много ли себе позволяешь?

– Сколько надо, столько и позволяю. Кто здесь воин, в конце концов, я или поваренная книга?

– Ты, Стив. Поваренную книгу эти твари в клочья разнесли.

– Ну вот и спи.

– Спи… Легко сказать.

… Луна летела вслед за Иефой и никак не могла догнать, и от этой бесконечной, ненасытной погони становилось очень жутко. Иефа крикнула тихо и тоскливо, сложила крылья и камнем ринулась вниз, навстречу серым каменным башням, широко раскрыв глаза и мечтая только об одном – больше не быть. Башни стремительно неслись навстречу, и сердце отчаянно трепыхалось в горле, и было трудно дышать. Иефа собрала волю в кулак и широко открыла глаза, чтобы видеть, до самого конца видеть истертый временем камень, голодную луну и синеватый ночной воздух. Смотровая площадка встретила ее и пропустила сквозь себя. Иефа дернулась, расправила крылья и попыталась взлететь, но только поранилась об острые каменные углы. Она продолжала падать, теряя перья и остатки воли, падать сквозь вековые булыжники куда-то совсем вниз, в чужую жизнь, ненависть и боль. Боли было много, очень много, постепенно она переполнила Иефу и начала выплескиваться крупными солеными каплями из воспаленных глаз, Иефа посмотрела на свои руки и увидела кровавое месиво, заключенное в ржавые кандалы, от которых сходит кожа с запястий. Очень хотелось умереть.

– Вызывается свидетель со стороны обвинения – его сиятельство герцог Тереций де Виль. Перед лицом Единого клянетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего кроме правды?

– Клянусь. – Иефа подняла голову и посмотрела на человека в дорогом камзоле. Человек был бледен и трясся. Кажется, от ярости.

– Подсудимая – ваша дочь?

– Была ею. Я отрекся от нее, когда узнал, что она ведьма. Сердце мое обливается кровью, но Единый даст мне сил пережить позор.

– Была ли подсудимая послушным и ласковым ребенком?

– Она была дерзкой и ветреной, часто огорчала меня и мою несчастную супругу, издевалась над слугами.

– В пору девичества отличалась ли подсудимая скромностью и благонравием?

– Она была ветрена и кокетлива, обожала дорогие наряды и украшения, любила красоваться перед юношами, позволяла себе сумасбродные, непозволительные для незамужней девицы выходки, часто совершала конные прогулки в одиночестве, отослав под каким-нибудь предлогом компаньонок.

– Много ли времени проводила подсудимая со своим братом, вашим сыном?

– Много. Они вместе читали книги. Я поощрял эту близость, надеялся, что мой сын, как старший, благотворно повлияет на нее. Я ошибся.

– Связывали ли их только родственные чувства?

– Не знаю. Я…

– Вопросов больше нет. Ваша честь, вина подсудимой очевидна, на лицо все признаки ведьмы: страсть к нарядам, блудливость, неестественная тяга к чтению, стремление остаться в одиночестве для совершения богомерзких обрядов, дерзость и жестокость. Но суд Единого справедлив и милосерден, мы не будем делать поспешных выводов. Обвинение просит разрешить вызвать следующего свидетеля.

– Вызывайте.

"Господи, как долго, – подумала Иефа и покачнулась. – Как бесконечно долго, Господи мой милый…Скорей бы уже".

– Элизабет Пин, перед лицом Единого клянетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего кроме правды?

– Своей душой клянусь.

– Вы прислуживали обвиняемой?

– Да, высочайший, я была ее горничной. Единый свидетель – это была настоящая пытка, иначе и не скажешь.

– Доводилось ли вам увидеть, услышать или каким-то иным способом убедиться, что подсудимая продала себя Тьме?

– О да, ваша честь! Множество раз! Едва продрав глаза, она начинала бранить Единого и нашу святую церковь, а, произнося имя нашего Бога, она плевалась и клялась в своей ненависти к нему. Она заставляла меня ловить мышей и сворачивать им головы у нее на глазах, а если я отказывалась, била меня и наводила на меня чары, да так, что я не могла пошевелиться, все нутро у меня горело, на лице вздувались волдыри и волосы на голове становились дыбом. Она грозилась превратить меня в жабу, если еще раз увидит рядом с молодым герцогом, она плясала голышом при полной луне и пела непонятные песни, заставляла летать предметы и привораживала мужчин, да так, что они потом только о ней говорили и думали, она…