Владимир Семёнович не без усилия выбрался из-за прозрачного эргономичного стола, подошёл к стене, мгновенно образовавшей проход по контуру его тела, шагнул в приёмную. Следом с мышиным писком тащилось анатомическое кресло, жалобно размахивая манипуляторами.
Секретарша Любочка посмотрела на Владимира Семёновича с осуждением. Мол, сейчас делегацию из Москвы принимать будем! Стыдно же перед гостями!
Владимир Семёнович даже покраснел слегка: действительно, нехорошо может выйти.
— Да я быстро, Любочка, я успею, — пробормотал он, чувствуя, как лицо заливает краска стыда, что по должности ему совсем не пристало, да и не было у него с секретаршей никаких дополнительных отношений, чтобы вот так краснеть из-за обычной рабочей критики.
Хотя… Это у них, в Барнауле, такое происшествие — пустяк. А что скажут долгожданные москвичи? А если опять откажут в кредитах? Край аграрный, масса непопулярных профессий, под которые нужно выбивать такие же непопулярные рабочие места, а их и в мире-то вообще почти не осталось.
Ну да, он опять состроит «хорошую мину», надавит на эксклюзив, на уникальные красоты, мол, всё у нас тут особенное… Но что если оскорбятся? Начнут пенять на отсталость? Что если опять не дадут денег?
Алтай — красивейшая земля, почему же такая бедная? А людям хочется и стеклоасфальт до самого подъезда, как в столицах, и искусственные солнца над городами развешать, и погоду регулировать дистанционно, по всему краю, а не только в районе административно-образовательного центра тучи разгонять.
Владимир Семёнович вздохнул и быстро-быстро засеменил по коридору к заму, Валерию Петровичу, на чашечку кофе, которое тот вырастил сам, на собственном балконе, нарушая, в общем-то, строгий закон о недопустимости внутригородского фермерства.
Но ведь небольшое же нарушение… А что за аромат!
Перед приездом высокой комиссии Владимиру Семёновичу как воздух нужен был заряд настоящей рукотворной бодрости!
И он успел. Они попили с Петровичем кофе, он вбежал, запыхавшись, в свой кабинет, и родное кресло споро прогнулось под начальника, максимально имплицируя его телеса в сложное пространство многоярусного рабочего стола.
Дверь распахнулась углом, под старину, и въехали москвичи.
Кресла у них, конечно же, были на порядок круче местных моделей: супермобильные, из прозрачного гиперпластона, практически неразличимые с двух-трёх шагов. Новая мода — они помогали телу поддерживать вертикальное положение и даже частично имитировали походку.
Владимир Семёнович расплылся в протокольной улыбке, привстал навстречу гостям… спохватился, сгорбился в кресле… Но потом сообразил, что свобода его движений уже не так бросается в глаза, и выпрямил спину.
Вот и прогресс в руку! Может, и разговор о кредитах пойдёт теперь бодрее!
Он заулыбался уже с облегчением, активировал шарик голоэкрана с видами на цветущий в предгорьях маральник, изготовился юлить, выпрашивать… И вдруг страшная мысль пронзила его мозг, отозвавшись болью в копчике.
Владимир Семёнович понял, что смотрит на ковыляющих к нему в ножнах супер-кресел москвичей не с обожанием, а с жалостью. Ведь уже не он тянулся за ними, а они старались быть похожими на него, мужика, деревенщину!
Он впервые испытывал гордость за то, что Барнаул — жуткая провинция, где люди всё ещё умеют ходить собственными ногами.
