Две богатенькие малышки - [28]

Наконец Эмми уснула. Спала она беспокойно и видела сны, но поутру не могла их вспомнить.

Утром позвонил Сэнди и сказал, что новостей по-прежнему нет, если полиция и обнаружила какие-то улики, то он об этом не знает. Он пригласил ее и Джастина поужинать и сказал, что непременно пойдет на премьеру и поскольку Эмми и Ди будут сидеть рядом, то он вполне может усадить Джастина с собой.

К тому времени, как Эмми спустилась вниз, Джастина уже и след простыл. Газеты, как всегда, были разбросаны по столу. Эмми бегло просмотрела их: известия об убийстве Гила Сэнфорда перекочевали с первых страниц на более отдаленные. «Наверное, это хорошо, — подумала Эмми. — А может быть, и нет». Она уже ни в чем не была уверена.

Почти все утро Эмми бесцельно слонялась по дому. На этот раз убирать квартиру пришла другая женщина, но, видимо, и она получила инструкции от Агнес, поскольку приготовила мясо в горшочках и сообщила Эмми, что оно прекрасно сохранится в холодильнике до завтра, если сегодня они не ужинают дома. Эта женщина тоже читала в газетах об убийстве Гила. Сверля Эмми острыми глазками, она причитала, как ей жаль бедного мистера Сэнфорда и какой ужас, что мисс Ван Сейдем пришла через считанные минуты после трагедии…

Эмми перебросила через руку пальто — майский день неожиданно выдался холодным и ветреным — и с достоинством удалилась. Она перешла улицу и двинулась по широкой парковой аллее. Она нанесла визит вежливости в «Бонуит» — новые белые перчатки к премьере, затем в «Бергдорф» — несколько пар чулок. Когда Эмми принесла покупки домой, уборщица, к счастью, уже ушла, и в доме воцарилась благословенная тишина. Эмми положила на стол свертки — один с фиалочками, другой розовато-лиловый — и посмотрела на часы. Забыла спросить у Сэнди, нашла ли полиция на пистолете какие-нибудь отпечатки пальцев, кроме Дианиных? Да он, наверное, и не знает…

Если кто-то и звонил в отсутствие Эмми, уборщица не известила ее об этом: ни на столике у кровати, ни в крохотной «телефонной» комнатке под лестницей не оказалось никаких записок. Огромная квартира была отлично проветрена и сверкала чистотой, но пустые комнаты вселяли в Эмми щемящее чувство одиночества. Она поняла, что имела в виду Диана, когда говорила накануне, как неуютно ей в доме одной. Эмми постояла у окна, глядя, как закатные тени красят темнеющее небо… Пора принести чего-нибудь выпить для Джастина и Сэнди и наряжаться на премьеру.

Эмми принесла графинчик, бокалы и лед, поставила все это, как обычно, в гостиной, включила свет и направилась к себе наверх. Трепет предвкушения праздника начал охватывать ее. Интересно, что чувствует Диана? Наверное, дебют мужа-сценариста — это и страшно, и радостно одновременно…

Полная решимости не подвести сестру, Эмми извлекла на свет длинное элегантное вечернее платье абрикосового цвета, прекрасно оттенявшее ее светло-каштановые волосы. Платье великолепно облегало ее фигуру, и Эмми осталась довольна своим отражением в зеркале. Она взяла позолоченную театральную сумочку, бросила туда деньги, ключи, помаду и спустилась вниз. Еще на лестнице она услышала позвякивание льда о стенки бокалов. Джастин сидел в любимом кресле, с привычным удовольствием прихлебывая виски, но увидев падчерицу, вскочил как ужаленный.

— Эмми! Ты прелесть! Откуда у тебя это платье?

Джастин никогда не скупился на похвалы, но сегодня Эмми они были особенно приятны. Однако она ответила:

— Этому платью сто лет.

— А я его не помню.

— Наверное, я редко выхожу в свет. Или часто ношу одно и то же.

Джастин нахмурился.

— Можешь мне не верить, Эмми, но меня беспокоит твоя судьба. Когда-то мне казалось, что тебе по душе Дуг Уорд, но малышка Ди заграбастала его. Впрочем, ты, кажется, не слишком горевала?

— Горевала, — созналась Эмми, — но недолго. И это было ужасно давно. Теперь уже неважно. Знаешь, я очень надеюсь, что премьера пройдет успешно.

— Да. — Джастин вдруг посерьезнел, что случалось нечасто. — Плохо, когда мужчина полностью зависит от жены и должен отчитываться за каждый цент. Не пойми меня превратно, Эмми. Твоя мать была единственной женщиной, которую я любил по-настоящему. Я не говорю, что у меня не было других женщин, — добавил он с очаровательным детским простодушием, — но твоя мама — о, она была славная девочка!

— По-моему, ей вообще не приходила в голову мысль о том, кому принадлежат деньги.

— Если и приходила, она умело это скрывала. Она была щедрой. Щедрой и великодушной. А что ты думаешь о Сэнди Патнеме?

Эмми вспомнила, как Сэнди поцеловал ее («Точнее, как они поцеловались», — исправила она себя), плеснула себе вина и сказала, не глядя на отчима:

— Думаю, Сэнди изо всех сил старается содержать себя и свою мать.

— Ну, тебя ему содержать не придется. У тебя-то деньги есть.

— Я не собираюсь замуж за Сэнди, во-первых, а во-вторых, он не делал мне предложения. А что касается денег Ван Сейдемов… их осталось не так уж много.

— Мне очень неловко за те сорок тысяч, Эмми. Пришлось трогать основной капитал?

— Да, — коротко ответила Эмми и посмотрела ему в глаза: — Джастин, пожалуйста…

— Не надо, Эмми. Я знаю, что ты хочешь сказать. Я научен горьким опытом и обещаю больше не играть. — Джастин вздрогнул, как показалось Эмми, искренне. — Знаешь, не очень-то приятно ходить по улицам, зная, что в любую минуту тебя могут пристрелить или… Ну все, ты заплатила, и это больше не повторится… А Сэнди идет на премьеру?