Две богатенькие малышки - [11]

Конечно, будут еще беседы. Но она уже поведала Хейли все, что знала. Все — кроме одной маленькой незначительной детали, которая не имела отношения к убийству и была легко объяснима. Эмми имела в виду истеричный вопль, которым встретила ее Диана: «Это не я!»

Эмми прекрасно понимала, чем это было вызвано: кто угодно потерял бы голову, обнаружив в своем доме убитого человека, тем более взбалмошная и непосредственная Диана. Но из страха за сестру она умолчала об этом эпизоде, ведь полиция могла истолковать выкрик Ди совсем иначе.

Эмми остановилась у светофора. Был час пик: машины с грохотом мчались мимо, увозя людей из делового центра Нью-Йорка. Она с печалью подумала о том, что все эти люди спешат домой, в нормальную жизнь, к привычным вечерним хлопотам, и никто из них, наверное, не знает, как страшно внезапное столкновение со смертью… с убийством…

Ей отчаянно хотелось, чтобы полиция нашла пистолет… и чтобы это не был пистолет Ди… Зажегся зеленый свет, и вместе с другими пешеходами Эмми пересекла Лексингтон-авеню. Дойдя до Парк-авеню, она снова остановилась на середине улицы, на островке, мимо которого сновали автомобили, и только тут осознала, что сквозь шум и рев моторов она уже давно, едва ли не с того момента, как вышла на улицу из дома сестры, слышит чьи-то размеренные шаги. Эмми резко обернулась, но увидела только двоих: пожилую женщину, которая нервно смотрела на поток машин, барабаня по сумочке пальцами в белых перчатках, да мужчину — просто мужчину, без каких-либо приметных черт: довольно молодого, невысокого, в сером костюме, серой шляпе и очках. Он совсем не смотрел на нее. «Это всего лишь игра воображения», — сказала себе Эмми. Светофор мигнул, и женщина в белых перчатках бегом устремилась на противоположную сторону улицы. Эмми подавила в себе нелепое желание побежать следом и спокойно перешла дорогу. Серый, неприметный мужчина двигался по пятам. Вслед за ней он пересек Мэдисон-авеню и дошел до Пятой. Но когда Эмми остановилась у своего парадного, человечек прошагал дальше — мимо дверей, мимо швейцара, который в этот момент помогал кому-то выбраться из такси.

Эмми прошла по вестибюлю мимо огромных сверкающих зеркал и покрытых красным плюшем скамей к лифту и поздоровалась со стариком Тимом, который работал в этом доме — то на одной, то на другой должности — ровно столько, сколько она себя помнила. Когда лифт доехал до девятого этажа, Тим сообщил Эмми, что мистер Эннсли тоже только что вернулся домой, а затем спросил, где она желает выйти — на девятом этаже или на десятом.

Эмми сказала, что на девятом, поблагодарила и достала из сумочки ключ. Они с ее отчимом занимали просторные апартаменты на двух уровнях: на десятом этаже, по обе стороны от огромного холла, служившего салоном, находились спальни, ну а Джастина Эннсли, отчима Эмми, легче всего было застать на девятом этаже, где в числе прочего располагались столовая и бар.

Эмми отперла дверь и вошла в длинный холл, из которого вела лестница на верхний этаж. Она положила сумочку на стол и мельком подумала: «Как это я вообще не забыла ее взять?» — затем вспомнила: это Сэнди вручил ей сумочку, взяв ее со стола в холле Ди, а на полу у стола мелом было очерчено место, где прежде лежал Гил… Снимая перчатки, Эмми снова осознала, что не помнит, как надевала их…

Из большой гостиной, расположенной в конце холла, доносился легкий запах сигаретного дыма.

Квартира — огромная и очень красивая — находилась в одном из первых кооперативных домов в Нью-Йорке, построенном в то время, когда в моде были высокие потолки, большие комнаты, мраморные камины, роскошный паркет… Отец Эмми купил эту квартиру, когда дочери были еще совсем малышками. Он никогда не любил старый дом Ван Сейдемов на Шестьдесят третьей стрит, однако не продал его, а сдал в аренду, как считала Эмми, весьма удачно. Свою недвижимость он по завещанию разделил на три равные части — жене и дочкам. Мать Эмми могла поступать как угодно со своей долей, включавшей дом и квартиру; после ее смерти квартира досталась Эмми, дом — Диане. Мать не забыла и о своем втором муже, Джастине: по завещанию ему достался трастовый капитал, который когда-то приносил более чем приличный доход, но это было давно. Кроме того, было оговорено, что Джастин, если пожелает, может жить в этой квартире до конца своих дней. Именно этого он и пожелал. Эмми содержала дом, расходы на который все росли, но Джастина это вовсе не заботило. Напротив, он делался несчастным всякий раз, когда Эмми намекала, что неплохо бы им перебраться в квартиру поскромнее, где не требовалась бы помощь прислуги, ведь это так странно — иметь прислугу в наши дни…

Так или иначе, эта квартира была для Эмми родным домом. Каждый раз, когда она поворачивала начищенную до блеска медную дверную ручку и попадала в просторные красивые апартаменты, где так легко дышалось, ее охватывало ощущение покоя и уюта. Она давно уже перестала огорчаться, если по какой-нибудь причине не приходила уборщица или старуха Агнес, их домохозяйка, уезжала к племяннице в Нью-Джерси. Эмми научилась управляться со старомодной кухонной утварью, махнула рукой на то, что столовое серебро блестит не так, как в ее детстве, и давно привыкла к неудобствам огромной кладовки. Она завела себе кое-какие современные приборы, электроплиту, вентиляторы и кондиционеры. Но все же квартира носила на себе отпечаток личности и стиля жизни матери и до некоторой степени отца.