Дваждырожденные - [35]

— Ты, Муни — счастливый человек, потому что по крестьянской своей принадлежности привык повиноваться не рассуждая, да и что ты видел, кроме хижины да пещеры… Вот если б тебя отправить во дворец..

— Где уж нам, бедным вайшьям, — язвительно отвечал я. — Зато сколько бы ты дней прожил один в лесу и на какой день сошел с ума от одиночества?

— Подумаешь, отшельник! Ты бы помотался по коридорам дворца, поулыбался вельможам, — так тебе кобры показались бы средоточием любви и благожелательности, а лес — самым безопасным местом на свете… Но… — тут Митра обычно прищуривал глаза, словно стараясь разглядеть что-то вдали, и сладкая, почему-то ненавистная мне улыбка, делала его лицо похожим на морду пьяного ракшаса. — Если бы ты видел как в праздник под песнь свирелей выходят храмовые танцовщицы, красотой подобные небесным девам-апсарам. Как они нежны с воинами, уходящими в поход! У меня была одна… Да знаешь ли ты, что такое любовь?! Или у вас в деревне… Эй, что с тобой, Муни?

Я услышал искреннее беспокойство в словах Митры, и шероховатая боль пробужденных воспоминаний сменилась бархатным прикосновением чужого сочувствия.

В конце концов Митра понятия не имеет о том, что я пережил, и поэтому винить его за насмешку просто глупо… Но ведь я ему ничего не сказал, что ж он так взволновался? Я изобразил на своем лице улыбку:

— Я просто задумался. Причем здесь твои слова?

Митра поморщился:

— Неужели Учитель тебе не сообщил, что врать нехорошо?

— Но почему ты решил, что именно твои слова меня задели?

— Потому что почувствовал твою боль! Именно от моих слов! Прости! Ты знаешь, я иногда люблю немного подразнить, но это не со зла. Митра замолчал. Я, пожалуй, впервые отметил четкие правильные черты его лица, умные, хоть и насмешливые, глаза. Он ждал моего ответа — как некого знака взаимного доверия. Промолчать — означало оттлокнуть. Поэтому я сказал:

— У меня там осталась девушка, отца которой убили твои друзья.

— А что же ты?

— А что я! Я же не воин, как ты.

Когда я рассказал, как было дело, Митра вскочил с циновки и тигром заметался по пещере.

— Эх, был бы я с тобой! Я бы разогнал их своим мечом. Мой меч! (Кажется, он не мог долго думать о чем-нибудь кроме оружия.) Еще одна потеря. Тебе не понять, Муни, как я заботился о нем! У меня было волшебное снадобье, настоенное на рогах козы, помете летучих мышей и травах со священной горы Химавата. Торговец, который продал мне его за золотой браслет, говорил, что если натирать клинок этим снадобьем каждый день и произносить священные заклинание, то меч будет разрубать камни!

— Ну как, разрубал? — спросил я, радуясь, что сменилась тема разговора.

— Я еще не сошел с ума, чтоб подвергнуть свое оружие такому испытанию. Впрочем, теперь это лишь воспоминания. Мой клинок валяется где-нибудь в лесу. Но тебе, Муни, не нужно оружие — у тебя же есть брахма.

— У меня ее нет, — грустно сказал я.

— Как это нет? Есть. Я же чувствую, — сказал Митра и осекся, глядя на изменившееся выражение моего лица. — Ты считаешь?… пробормотал он.

— Спроси Учителя, зачем бы иначе он стал с тобой возиться.

В этот момент в келью вошел риши. Я взглянул в его глаза и понял, что угадал правильно. Сердце Митры было зрячим.

— Удивительно, что он сам никогда об этом не подозревал, — сказал Учитель, — впрочем, во дворце слишком шумно, чтобы услышать собственный внутренний голос. Ты, Митра, мог бы дожить до глубокой старости, так и не узнав, что загубил в себе дваждырожденного. Понадобилось полежать в джунглях без сознания и пообщаться с двумя брахманами, чтобы в ответ на наши призывы в тебе пробудилось эхо.

Тут мой Учитель повернулся ко мне:

— Что с тобой, Муни?

Учитель всегда так чутко улавливал мои настроения. Но разве мог я признать, что низкая, недостойная дваждырожденного, мысль пробудилась в моем сознании. Почему беспощадная власть кармы подарила внутреннее зрение Митре — самоуверенному, довольному жизнью наемнику? Почему этот дар не получила моя Нанди — чистая, чуткая душа, бьющаяся в серых сетях дхармы своей общины? Митра и так был счастлив, для чего ему еще и это? А потом мне стало стыдно за свои мысли. Разве Митра виноват в том, что случилось с Нанди.

— Нет, — внятно сказал Учитель, — никто ни в чем не виноват. Было время, когда все люди обладали брахмой. В Сокровенных сказаниях упоминаются существовавшие до нас иные расы. Они были подобны богам.

— Это как? — не выдержал Митра.

— Они не отделяли себя от окружающих предметов, живых существ, явлений и постигали их сущности путем коротких или длительных воплощений. Каждый был всеми, и во всех жила частица каждого. Поэтому не прерывалось накопление знаний, не спадало напряжение поля брахмы, и не было смерти в нашем понимании этого слова, ведь никто не исчезал бесследно.

— А сейчас кто-нибудь из тех остался?… — с надеждой спросил я.

Учитель покачал головой:

— Говорят, в горах на севере еще есть ашрамы владык брахмы, чьи сердца способны вмещать весь мир. Их называют Махатмами — Великими сердцами. Они хранят силы и мудрость ушедших рас. Нам же передались в наследство лишь чакры, словно потухшие очаги предков, в которых мы еще иногда можем разжечь свой огонь.