Дваждырожденные - [34]

— ???

Вскинутые брови, огонь возмущения в глазах. До чего горды эти кшатрии! Но Учитель, словно не замечает бурления чувств. Он продолжает увещевать.

— …Иначе, как объяснить твое раздражение, мол, со мною не так обращаются, не то и не так вкладывают в голову… Ты что, глыба мрамора, которая ждет, что кто-то начнет высекать из тебя изображение бога? Никто из тебя ничего не сделает. Человек сам господин своей жизни, своей сущности. Я могу только привлечь твое внимание к некоторым законам и явлениям мира. Но никто не научит мыслить, желать, ощущать бога. Это твой труд и твоя свобода. А питаться чужими духовными открытиями ты можешь ничуть не больше, чем насыщаться пищей, поглощаемой другим.

С удовлетворением, недостойным послушника ашрама, я увидел, как угас боевой пыл юного кшатрия.

— Значит, опять — долг, обязанности? А вы еще говорите о свободе? Ну так знайте, что свободу кшатрий ценит больше всего на свете.

— Не обманывай себя. Ты, конечно, свободен оставаться невежественным воином, но эта твоя свобода обернется рабством скудных мыслей и неразвитых, необузданных чувств. Отвергни дисциплину ученичества и кичись свободой незрячего…

Кшатрий упрямо дернул головой, уподобившись на мгновение волу в упряжке:

— Я не мальчишка, чтобы слепо верить всякому, кто утверждает, что может быть моим поводырем.

— Так ты зрячий? Но скажи нам, где твой мир? Как ты найдешь обратную дорогу к радже? Да и есть ли она для тебя? Скорее, уж, это дорога к смерти.

Учитель говорил без торжества и укоризны. Он просто терпеливо объяснял истинное положение дел. Тут я с удивлением обнаружил, что начинаю жалеть одинокого юношу, чьи настороженные чувства топорщились подобно иглам дикобраза. Торжественный гимн свободе, казавшийся мне еще несколько мгновений назад свидетельством кшатрийской силы и решимости, предстал пустой похвальбой, скрывающей страх. Поистине, у этого юноши не было пути назад. А думать, выбирая путь вперед, его никто никогда не учил. А меня? У меня был риши. Именно Учитель сказал мне, что делать. Но ведь и у кшатрия теперь есть риши…

Меня словно окатила вода прозрения. Этот юный воин даже не догадывается, что именно сейчас он совершенно свободно решает обретет ли он Учителя. Решает не осознавая этого. Несмотря на вечернюю духоту, я почувствовал холод в спине. Мне уже дано было понять, какой кармический выбор делает наш гость. Откажись он принять высшее водительство, и станет его уделом полная свобода, свобода идти на все четыре стороны, так и не узнав, чего лишился. Но можно ли ЗАСТАВИТЬ человека пожелать мудрости? Что же более жестоко? Продолжать череду испытаний, ожидая, что кшатрий изменится и будет готов слушать советы? Пусть страдает и прозревает? Или пусть уходит? Надо ли вмешиваться в узор его кармы?

— Сунь руку в огонь, — вдруг резким, не допускающим возражения, тоном сказал учитель. Митра повиновался, то ли не понимая, что делает, то ли ожидая чуда. Чуда не произошло. Вскрикнув, он отдернул обожженную руку и с обиженным изумлением уставился на Учителя. Риши спокойно улыбнулся и удовлетворенно кивнул седой головой.

— Понимаешь, — сказал он, — большинство людей совершенно искренне считают, что боли и неудачи проистекают от неправильности мира. То есть они сами-то добродетельны и гармоничны, а вот мир вокруг них несовершенен. Получив ожог, ты готов обвинить в случившемся и огонь и меня. Но ведь боль — результат твоего действия. Люди предпочитают об этом не помнить. Куда проще найти виноватого и обнажить против него меч. Отсюда и попытки изменять не себя, а мир. Попытки подчас просто героические, но тщетные. Ибо, даже богам не под силу поколебать вселенские законы. Учиться — означает изменяться самому. Твое сердце должно научиться вмещать все больше людей и явлений, пока не достигнет полной тождественности миру. Творец поместил нас в ЕДИНОЕ ПОЛЕ, открыв тем самым путь к познанию для каждого обособленного «Я». Но этот путь постижения каждая душа проходит самостоятельно. Учитель не в силах помочь.

— И это говорите мне вы сразу после того, как заставили меня увидеть истину! — с благоговением воскликнул Митра. (За этот восторг я простил ему даже непочтительное отношение к собственной особе.) — Я готов служить вашим богам.

— Путь дваждырожденного — вмещение мира, — безмятежно продолжал Учитель. — Добродетелью мы почитаем, не славословия богам, а постижение своей связи с миром. Постигая обыденное, достигаем вершин. Какая разница, чем ты занят? Вот глиняная плошка. Вмести ее. Поразись искусству гончара, ощути гармонию его движений, теплый свет его таланта. Все это здесь, в этой вещи. Сколько поколений назад был изобретен гончарный круг? Чья мысль принесла на нашу землю колесо и колесницу? Кто пустил первую стрелу? На нашем языке познать — означает пережить.

Митра присмирел. Начал помогать по хозяйству. Характер у него оказался не такой скверный, как показалось мне вначале. К тому же, проснувшееся в тот злополучный день в деревне сострадание к живым существам угнездилось в его сердце, сделав его более привлекательным для общения и уязвимым для угрызений совести. Мы начали беседовать, и понемногу я узнал много нового о том мире, в который не был допущен в силу своего рождения. Он вспоминал о деревянных кроватях, застланных мягкими шкурами и тканями, утоляя голод горстью ячменя на банановом листе, рассказывал мне о пирах во дворце раджи, вздыхал по поводу отсутствия утонченного общества придворных и поэтов. Можете себе представить, как приятно все это было мне выслушивать. Я-то всегда считал циновку лучшей постелью, а о царских дворцах, придворных и угощениях слышал только туманные легенды. Узнав из наших разговоров о том, что я родился в деревне, Митра заважничал: