Дважды один - [4]

Чтобы поцеловать её, мне пришлось нагнуться, с плеча у меня слетела сумка, тётя испуганно отшатнулась, но потом снова потянулась ко мне, встала на цыпочки, и я прикоснулся губами к её щёчке. За порогом аэропорта было темно, моросил дождь. Как-то трудно было поверить, что вокруг — Израиль. Ну да, у меня было некоторое сентиментальное чувство. К нам сразу же подъехало такси, водитель открыл дверцу, тётя глянула внутрь, вернулась ко мне, снова встала на цыпочки и сказала мне на ушко: «Нет, нет. С ним мы не поедем». Я перевёл её слова на язык жестов, таксист сердито захлопнул дверцу и уехал. Я спросил тётю: «Но почему?» «У него были плохие глаза, — сказала она, — да, да, не смейся, ты же ничего не знаешь. Здесь есть такие типусы...» Возле нас остановилось ещё одно такси. Тётя посмотрела на водителя и прошептала мне: «Нет, с ним мы тоже не поедем. Нет, нет». Я внимательно посмотрел на тётю. И увидел, что она вписана в светлый овал. Дождь не задевал её... Как будто одна из старых тонированных фотографий выпорхнула из маминого альбома и ожила на лету...

Тётя была чрезвычайно субтильна, но при этом не превратилась в комок, как это бывает с женщинами её возраста. Фигурка её была совершенно чёткой, белый костюмчик подчёркивал осиную талию. Я был уверен, что в следующее такси мы сядем. Но тётя посмотрела в глаза водителю и сказала: «Нет».

При всём моём уважении к тётиной природной интуиции, благодаря которой только она и выжила в мировую войну, каждый раз вовремя перемещаясь между двумя молохами, при всём моём уважении, я, промокнув до нитки... Хлынул какой-то тропический ливень. Я крепко держал тётину ручку, опасаясь, как бы поток воды не подхватил её и не унёс. Мы стояли уже по щиколотку в воде, но и следующего таксиста тётя отвергла. «Плохие глаза». «Вы не боитесь, что мы утонем? — воскликнул я, — вы посмотрите что делается!» «Нет, нет, ничего. Сейчас мы поедем». Только десятый водитель прошёл тётин face control. Вокруг нас бурлила вода, такси, на котором мы наконец уехали, было длинным мерседесом с четырьмя рядами сидений, который больше был похож не на машину, а на подводную лодку.

Но мне бы не хотелось иронизировать по поводу тетиных странностей. Тем более, что в их появлении, или, во всяком случае, обострении, не последнюю роль сыграло исчезновение моего брата. Я согласился бы сыграть роль Стаса, только чтобы успокоить тетю. Это представлялось невозможным, надо было действовать другими методами. И надо было убедить тетю, что я не могу всё время сидеть у неё в квартире. Этя боялась, что вместо того, чтобы найти Стаса, я потеряюсь сам. Выходили на улицу мы только вместе, под большим зонтом, единственное, на что она была согласна, это отпустить меня куда-нибудь со своим сыном. Но её сын, то есть мой очень дальний брат, всё время был занят. Я его так ни разу и не увидел.

Оказалось, что всю одежду Стаса тетя выбросила в первый же день. И выдала ему взамен часть гардероба своего покойного мужа. Размер подошёл. Остаток гардероба, получившийся после вычитания дяди и Стаса, я вежливо отверг. «Что, такой он был грязный?» — усмехнулся я. «Нет, ну что ты говоришь, — сказала тётя, — нет, нет. Чистюля, такой же, как ты. Я выбросила его одежду, потому что там был Чернобыль. Я слушала передачу...»

Таким образом я два дня провёл в тётиной квартире. Я не очень-то этому сопротивлялся. Всё время лил дождь, было довольно темно, это не располагало к путешествиям. Я отоспался, тётя вообще не будила меня, когда я вставал, тогда и вставал. Она готовила фаршированную рыбу и всё такое прочее. Довольно вкусно, хотя все это сильно отличалось от того, что готовила моя бабушка и другие родственники в Харькове. Что легко объяснимо: польский рецепт приготовления той же рыбы, к примеру, совсем другой. Поэтому у меня не было такого чувства, как будто моё путешествие происходит не в пространстве, а во времени. То ощущение, что мелькнуло в аэропорту. Оно больше не появлялось. Что делать, человек я вообще довольно бесчувственный. По телефону я объяснял маме, что нахожусь под домашним арестом, и это конечно сильно затрудняет поиски. Пока всё, что я нашёл, было распечаткой со звонками Стаса, полученной тётей вместе с телефонным счётом. Мы сели с ней за стол в гостиной, и я стал читать вслух номера телефонов. Если номер был тёте знаком, я его вычёркивал. Таких оказалось совсем немного. Оставшиеся номера я переписал себе в блокнот, а саму распечатку решил отнести в полицию. Возможно, полиции уже было известно, куда звонил Стас, но на всякий случай не мешало им дать эту информацию, кроме того, я всё равно собирался туда зайти.

Меня принял человек средних лет, в голубой форменной рубашке с бляхами. Пилотка, заправленная в погон. Лицо его изображало лень. Или тоску. Выслушав меня, он сказал, что его зовут Шломо и повторил на своём смешном английском всё то, что мне уже было известно. Последний раз Стаса видел мой родственник, почтенный человек, обладавший большими заслугами перед маленьким государством. «Вообще всё это довольно странно, — сказал Шломо, — у нас всё как на ладони. Я не могу себе представить, куда он мог деться». Дело, по его словам, осложнялось тем, что тётя спохватилась только через три дня. Она была уверена, что Стас живёт у дяди, и то, что он даже не позвонил, глубоко её обидело. Она позвонила сама, но только на третий день. «Конечно, в списке людей, с которыми контактировал Стас, есть люди и не такие почтенные, — сказал Шломо, — но все они видели Стаса до того, как он побывал у доктора Крайтмана». Я спросил, с кем, по его мнению, мне бы стоило поговорить в первую очередь. Следователь пробежал глазами список телефонов и сказал, что номеров несколько больше, чем людей, с которыми он общался. Он пообещал мне сегодня же восполнить этот пробел, а что касается меня, то тут он ничего не может сказать. «Говори с кем хочешь», — он пожал плечами и предложил мне сигарету. Я достал свои, мы закурили. «А со своим дядей, я имею в виду доктора Крайтмана, ты уже говорил?» — спросил он. «Нет, — сказал я, — я и не думал к нему заходить. Это дальний родственник...» «А напрасно, — сказал Шломо, — нет, упаси бог, к исчезновению он не может иметь никакого отношения. Но тебе, — он указал пальцем, — тебе не мешает с ним поговорить. Во-первых, он очень стар. И он мог не всё мне сказать, мог забыть. Во-вторых, брат братом, но тебе и самому не мешает познакомиться с таким дядей. Он богат. Стасу он подарил большую сумму денег. Может быть, подарит и тебе? А ты мне тогда „поставишь бутылку“, да, так говорят по-русски?» Я спросил, сколько именно дядя подарил моему брату, но следователь сказал, что этого не знает. Доктор Крайтман не смог вспомнить. Я поблагодарил Шломо за содержательную беседу, встал со стула. «Скажи, — неожиданно вымолвил он, — ты необрезанный?» «Нет, — сказал я, — а что?» «Да нет, ничего, — сказал он, — просто я вдруг подумал, что никогда не видел необрезанный...» «Не может быть, — сказал я, — на такой работе?» «Ну при чём тут работа?» «Ну я думал, тебе многое приходится видеть. Трупы...» «Тоже все были обрезанные... А твой брат был обрезанный?» «Послушай, это уже выходит за рамки, — сказал я, — тебе не кажется?» Он махнул рукой и сказал, что я его не понял. «Возможно», — сказал я. Напоследок он записал номер моего мобильного телефона, мы пожали друг другу руки, и я покинул кабинет, оставив его хозяина в том же самом состоянии. Лени, тоски. Может быть, даже задумчивости.