Двадцатый век. Изгнанники: Пятикнижие Исааково. Вдали от Толедо. Прощай, Шанхай! - [254]
Однако пару дней назад фургон «Бушидо», который уж совсем, было, впал в летаргический сон, поймал коротенький сигнал вызова, на который немедленно откликнулся другой передатчик. Настроение у гауптштурмфюрера Штокмана сразу подскочило, как у терпеливого рыбака, целую вечность не сводившего глаз с неподвижного поплавка и вдруг понявшего: клюет! В фургоне поднялась кутерьма, на карту поспешно наносились новые линии, нужно было как можно точнее запеленговать сигнал, пока продолжался радиодиалог. Поздно ночью тот же источник возобновил шифрованную передачу — во многих отношениях необычную, даже интригующую. Во-первых, потому что не умолк, не затаился, как все остальные. Возможно, радист просто не знал о событиях последнего времени; или он, как тетерев по весне, мог слышать только свой собственный любовный призыв? Другая, совсем уже полная неожиданность заключалась в том, что сигнал вел не в какой-нибудь из центральных кварталов Шанхая, а в бедняцкий, трущобный Хонкю, где одни не слушали радио просто из-за неимения его, а другие даже слова такого не знали.
На заре 4 апреля, когда завод металлоконструкций был все еще окутан сонной тишиной, несколько стариков, по привычке выбравшихся во двор, чтобы помочиться на чистом воздухе (от чего их не смогли отучить никакие просьбы, запреты и заклинания), заметили белый фургон, тихо остановившийся в сумраке между административными зданиями и монтажным цехом. Они еще не закончили своего важного дела, когда двор заполонили десятки военных. Старики не отличали полицейских от солдат и китайцев от японцев, но им было ясно, что ничего хорошего это не сулит.
Раздалась команда, и ворвавшиеся во двор мундиры окружили водонапорную башню. Несколько японских смельчаков попытались вскарабкаться по перекрученным взрывом, а местами вообще рухнувшим железным лестницам, но сверху по ним открыли огонь из пистолетов. Штурмом взять башню явно не удавалось. Совершенно неожиданно положить конец этой катавасии удалось быстрее, чем гауптштурмфюрер Штокман, который не питал особого доверия к японцам, мог надеяться — всего за каких-нибудь полчаса. Помогла японская противовоздушная батарея, охранявшая мост, ведущий во Внутренний город не так далеко от завода: одну из зениток навели на водонапорную башню, и всего тремя залпами она превратила в развалины резервуар, приспособленный под жилье этими двумя одержимыми, флейтистом Симоном Циннером и астрофизиком Маркусом Аронсоном, продавцом рисовых лепешек. Конечно, идеальная цель любого полицейского — взять нарушителя живым, но в данном случае добиться ее не удалось. Однако передатчик, на кого бы он ни работал, умолк навсегда.
С большим опозданием прибывший на место событий комиссар Го буквально задыхался от желания услужить Кэмпэйтай. Вот так, с придыханием, он и выложил самые точные сведения об обитателях помещения на верхотуре с окнами-бойницами и наружной галереей. Впрочем, ни обитателей, ни самой верхотуры уже не существовало. Что не помешало «еврейскому царю» во всеуслышание объявить, что он всегда, всегда испытывал подозрения к этой парочке! Наверно, таким образом он надеялся примазаться к славе, которую стяжали блюстители порядка, но просчитался: и у японцев, и у немцев своих забот было невпроворот, так что никто не обратил ни малейшего внимания на видного германиста, крупнейшего специалиста Японии по еврейскому вопросу и переводчика «Майн кампф».
Единственный человек, который смог бы намекнуть на хоть сколько-нибудь правдоподобную разгадку этой мистерии, сейчас метался в жару в белом домике садовника Ву Лаодзяня. Еще при их прощальной встрече с майором Смедли в русской бане Чен Сюцинь предположил, что тот не покинет Шанхай, не оставив на хозяйстве надежных людей. Должен же кто-то поливать цветы в его отсутствие…
Капитан Масааки Санеёси очень удивился, когда ему доложили, что некий полковник имперской медицинской службы просит его принять как можно скорее. Его удивление переросло в изумление, когда неподдельно встревоженный полковник объяснил ему цель своего неожиданного визита: он просил свидания с арестанткой Хильдой Браун.
Санеёси-сан вежливо предложил просителю сесть, угостил сигаретой.
— Извините, полковник, но откуда вам известно, что эта дама арестована? И что она содержится у нас?
— Об этом случае писали чуть ли не все газеты. Я прочитал о нем в Корее: я главный врач военного госпиталя в Кванчжу… Мадмуазель Браун знакома мне по давно прошедшим временам, она мне очень дорога… Буду вам весьма признателен за разрешение с ней увидеться.
