Двадцатый век. Изгнанники: Пятикнижие Исааково. Вдали от Толедо. Прощай, Шанхай! - [220]

6 декабря 1941 года, в самый канун японского нападения на Пёрл-Харбор, у людей, группировавшихся вокруг фотоателье «Агфа», были все основания ликовать: телеграфные агентства по всему миру распространили новость о решительном, мощном контрнаступлении Красной Армии. Еще вчера казалось, что над Москвой повисла смертельная угроза, а сегодня уже разбито 38 отборных немецких дивизий, переломлен хребет операции «Тайфун», чьей задачей было молниеносное взятие советской столицы до начала суровой русской зимы. Агентства трубили, что Вермахту нанесен тяжелейший удар, его потери настолько значительны, что трезвые наблюдатели были единодушны: если это не провозвестник окончательного поражения, то, во всяком случае, конец легким победам немцев на Восточном фронте. Даже стратеги в штабе Гитлера стали приходить к болезненному пониманию, что это поражение будет иметь далеко идущие последствия, что войну в России можно будет еще некоторое время продолжить, но нельзя будет выиграть. Интересно, что контрнаступление продолжать под Москвой выручило Владека: его недопустимое вмешательство в уличный инцидент было на радостях прощено. Но все-таки главную роль здесь, несомненно, сыграла позиция Чен Сюциня: этот талантливый ученик Рихарда Зорге всегда считал, что дерзкое, свободное от комплексов поведение защищает от возможных подозрений гораздо лучше, чем чрезвычайная осмотрительность, свойственная девице из католического пансиона. Вечером того же дня Владек совершил поступок, для него крайне необычный: в знак примирения с Клайнбауэром он выпил полный стакан русской водки. И тут же вернул его — вместе со всем содержимым своего желудка. Потом он каялся перед самим собой и клятвенно зарекался больше никогда не следовать примеру шефа, которому и добрые, и дурные вести служили одинаково удобным поводом для неумеренных возлияний. Сегодня новости были одновременно хорошими и плохими — хорошими из Москвы и очень, очень плохими из Токио.

Просто порадоваться успеху обороны Москвы никак не получалось: слишком велика была ложка дегтя в бочке меда. Владек служил в фотоателье «Агфа» кем-то вроде технического сотрудника: стенографистом и шифровальщиком. Двумя месяцами раньше именно он зашифровал на немецком языке сообщение, доставленное курьером из Токио. Японская группа, очевидно, чувствовала, что петля вокруг нее затягивается, что ее радиопередачи перехватывают, а потому проявила предельную осторожность, отправив донесение всего в две строчки обходным маршрутом. Исходным текстом для кодирования в фотоателье «Агфа» служил Статистический справочник Германского рейха за 1935 год — книга, которой было уготовано важное место в истории русской разведки периода Второй мировой войны. Но это произойдет позже; пока же она нарочито небрежно валялась поверх кипы старых газет и журналов. Брошюрка в затрепанной обложке, посредством которой группа Рамзая в Шанхае и Токио долгие годы поддерживала связь с Центром. Клайнбауэр был посредственным фотохудожником и непоколебимым поклонником водки; кроме того, он был гениальным радистом, а текст, который он передал в коротковолновом диапазоне 39 метров, сыграл роль поистине историческую. Этот текст гласил:

DER SOWJETISCHE FERNE OSTEN KANN ALS SICHER VOR EINEM ANGRIFF JAPANS ERACHTET WERDEN.

В свободном переводе: «Советский Дальний Восток может твердо рассчитывать, что Япония не нападет».

На этот раз Кремль доверился информации Рамзая. С берегов Амура и Уссури на московский фронт были срочно передислоцированы и немедленно брошены в бой значительные армейские подразделения. Немецкие войска, по горло увязшие в русских сугробах, первыми на собственной шкуре ощутили, что значит оказаться под ударом свежих, не измотанных частей. Двумя годами позже, уже под Сталинградом, им опять доведется столкнуться с дальневосточными соединениями Красной Армии — и тогда окончательно будут определены параметры гитлеровского разгрома.

Словом, это был успех, можно даже сказать триумф, групп в Токио и Шанхае. Увы, успеху сопутствовали довольно безрадостные, трагические события. Вскоре после того, как ключевая для победы под Москвой информация была выдана в эфир, Рамзай, руководитель токийской резидентуры доктор Рихард Зорге, был арестован. Весельчак, даже можно сказать циник, салонный лев и близкий друг посла Германии, генерал-майора Эйгена Отта, человек вне всяких подозрений — он, наверно, даже не успел узнать, к каким далеко идущим последствиям привела та радиограмма, что стала кульминацией всей его деятельности. Выйти на резидентуру «Рамзай» японской тайной полиции Кэмпэйтай помогли немецкие специалисты по радиоперехвату. Результаты провала были воистину катастрофическими. Вместе с Зорге был осужден и повешен в день двадцать седьмой годовщины Октябрьской революции доктор Ходзуми Одзаки: бывший журналист из «Асахи Симбун», непревзойденный специалист по Китаю и близкий сотрудник Кинкадзу Сайондзи — отпрыска принца Киммоти Сайондзи. Что важно знать, Кинкадзу Сайондзи был внешнеполитическим советником кабинета министров Японии и наставником самого премьера, принца Коноэ. Кроме европейских членов группы, — Макса Кристиансена-Клаузена и Бранко Вукелича — были арестованы и подвергнуты пыткам шестнадцать японских ученых, литераторов и общественных деятелей, в том числе Ёсинобо Косиро и Сигэру Мидзуно, которые получили суровые приговоры. Не меньшим ударом был арест Хисатаки Хайеды из Южно-Маньчжурской железнодорожной компании: этот агент первым мог бы узнать о любых передвижениях значительных формирований Квантунской армии к советской границе.