Двадцатый век. Изгнанники: Пятикнижие Исааково. Вдали от Толедо. Прощай, Шанхай! - [218]

Но речь шла не о бекасах, куда там.

Барон фон Дамбах, как уже отмечалось, испытывал к японской военной и политической элите глубокую антипатию, которую ему не всегда удавалось прикрыть дипломатическими улыбками. В своем деле он, как говорится, собаку съел, поэтому шифрованная депеша под грифом «Совершенно секретно», пришедшая из отдела Б-4 при Главном управлении имперской безопасности, моментально заставила его глубоко задуматься. В связи с предстоящим поворотом в японо-американских отношениях, говорилось в депеше, в Шанхай прибудут двести служащих СС и гестапо. Ему вменяется в обязанность разместить их, обеспечив охраняемую резиденцию, отель или жилье. Даже не зная, какие конкретные действия предпримет Япония, можно было не сомневаться, что «поворот» в ее взаимоотношениях с Соединенными Штатами означал одно: пакт о ненападении, к которому, казалось, шло дело, подписан не будет. Фон Дамбах носил на лацкане значок нацистской партии, но к новым хозяевам в Берлине относился весьма прохладно, а потому счел своим дружеским долгом негласно и в частном порядке — через свою супругу — уведомить о происходящем лорда Уошборна. Куда эта информация будет отправлена дальше, решать было британскому губернатору.

Барон доподлинно знал, что в Шанхае работает внушительная группа американских разведчиков под руководством майора Роберта Смедли, официально занимавшего должность военного атташе. Лет за двадцать до этого — с конца двадцатых и до начала японской оккупации — в городе работала некая американская журналистка по имени Агнес Смедли, по всей вероятности, бывшая советским агентом-нелегалом. Случайное совпадение? Точно никто не знал, но если Роберт и Агнес Смедли были не просто однофамильцами, они могли служить удобным каналом для обмена информацией между американской и советской разведками, хотя бы по некоторым японским операциям. Не исключено, отнюдь не исключено… Ведь и Америку, и Россию живо интересовали стратегические намерения и тайные планы японцев. Сколько фон Дамбах ни ломал себе голову, он так и не нашел ответа на вопрос: как умудрилась американская разведка, располагавшая прекрасно осведомленными источниками и в Шанхае, и в Токио, проспать такой катаклизм, такую крутую перемену курса по отношению к Америке?

Вероятно, пожелай он, барон смог бы найти и другие каналы для передачи информации американцам, но он не пожелал. Уошборн был его давним партнером по игре в покер и по охоте, на его осмотрительность в столь щекотливой ситуации он мог твердо рассчитывать. Им не впервой было обмениваться информацией секретного характера, и немец знал, что Уошборн никогда не подвергнет риску его личную безопасность. Оба дипломата придерживались убеждения, что общая тайна — надежнейший фундамент для взаимного доверия и крепкой дружбы. Барон не скрывал своего преклонения перед могучим Альбионом, а лорд Уошборн — своих симпатий к новым нацистским правителям Германии, что нередко приводило к довольно разгоряченным спорам. Парадоксально, что не посол нацистской Германии, а британский губернатор с пониманием относился к поставленной Гитлером задаче: обеспечить германской нации жизненное пространство на следующую тысячу лет. Разумеется, при условии, что под «жизненным пространством» подразумевались бескрайние просторы к востоку от Рейха, в Советской России.

Когда Гертруда фон Дамбах изложила лорду Уошборну послание своего мужа, англичанин рассмеялся:

— Ах, моя милая, милая баронесса! Откуда, мой друг, вам пришли в голову столь мрачные предчувствия? Самое большее через месяц пакт о ненападении будет подписан — мне это точно известно из очень достоверного источника!

Баронесса настаивала:

— Может, он и достоверен, этот ваш источник, и надежен, но в данном случае я ему не верю! Не верю, не верю, не верю! В Шанхай не пошлют просто так, по чьей-то внезапной прихоти, две сотни гестаповцев в высоких чинах. Но ведь и в депеше сказано: в связи с предстоящей переменой в японо-американских отношениях! Должно быть, предстоит слишком явная перемена. Во всяком случае, моей и Оттомара дружеской обязанностью было сообщить вам об этом. А дальше вы уж как знаете…

В конце концов, Уошборн все же обещал подумать, хотя мнительность немецкого коллеги казалась ему смехотворной. Понедельник по традиции был днем, когда он встречался с американцами в джентльменском клубе на улице Бурлящего Источника. Там, за рюмкой шерри, он мог бы шепнуть пару слов майору Смедли. Да, определенно мог бы, почему бы и нет?

Разговор с баронессой состоялся в четверг, во второй половине дня, до понедельника оставалось почти пять дней. Достаточно времени, чтобы поразмыслить. По старой британской традиции, лорд не любил предпринимать что-либо в спешке: каждый свой шаг следовало основательно обдумать. Иногда чрезмерная осмотрительность выходила ему боком: например, он так и остался старым холостяком. В данном же случае беда была в том, что обычное между четвергом и понедельником воскресенье выпадало на 7 декабря 1941 года — на тот самый день, когда Пёрл-Харбор на райском острове Оаху в считанные минуты превратился в преддверие ада.