Двадцать веселых рассказов и один грустный - [29]

– Ещё немного, – отвечал он, но не мог сдержаться, и после этого «немного» наступало другое «немного», и так два, три, десять раз, пока я не посылал его к чёрту и не возвращался один.

Галота был старше меня и одевался по-стариковски, в вельветовую куртку и вельветовые штаны – казалось, он и сам сделан из вельвета. Зимой и летом на ногах у него были сапоги, а лысый продолговатый череп прикрывала вечная шляпа.

В тот день на озере, оставшемся от плотины Вайонт, мы зажарили и сожрали уже пару десятков форелей. Квота тогда была по пять рыбин на брата, и каждая длиной не менее двадцати двух сантиметров. Пять штук, пойманных Галотой, уже лежали в корзине, но он не желал сдаваться и продолжал закидывать удочку! Тех, что он вылавливал, мы мигом обжаривали на фольге и съедали, чтобы не оставлять улик. Но от одной улики избавиться не удавалось – от запаха.

– Хватит, Галота, в нас больше не лезет, – говорили мы по очереди.

Но Эрнесто не унимался. В тот момент закон был ему не писан: вытащив пять, хочешь шестую. А потом седьмую, и так далее. Он бодро снимал добычу с крючка и сворачивал ей шею, чтобы не дёргалась, – это наиболее эффективный способ. Тут на тропе появился инспектор рыбнадзора. За ним второй. Эрнесто Галота смекнул, что дело плохо, но времени скрыть следы преступления у него уже не оставалось: стражи закона были слишком близко. Тогда он, сделав вид, что хочет почесать голову, сунул форель под шляпу, натянул её поглубже и пристукнул для верности. Инспектор заметил фольгу на огне и понял, что здесь пекли рыбу, но решил закрыть на это глаза. Зато изъявил желание посмотреть лицензию на отлов той рыбы, что лежала открыто. Проверив всех по очереди, он добрался до Галоты. И едва тот достал оформленное по всем правилам разрешение, как рыба у него под шляпой забилась в предсмертной агонии. Сперва показался хвост, потом шляпа вдруг слетела с лысого черепа, упала на землю и, судорожно дёрнувшись, замерла. А поскольку руки великого Эрнесто Галоты были заняты документами, он не успел удержать свой чрезмерно подвижный головной убор и, таким образом, нарвался на штраф, которого долго и упорно добивался. И не на один: оказалось, что лицензия его просрочена – идеальный повод для новых санкций. Затем стражи закона решили посмотреть, что было на крючке, и обнаружили, что Галота ловил на опарыша, приманку строго запрещённую. Наконец, словно вишенку на торте, в протокол занесли, что он вооружился пятью удочками вместо разрешённых трёх. На этом, выписав четыре штрафа, инспекторы решили остановиться.

Вечером в остерии «Пилин», Галота, сопроводив свою речь отчаянной руганью, заявил:

– Да эта форель мне вышла дороже бочонка волжской чёрной икры!

Что называется, повезло по-чёрному.

17 Тугодум

Когда-то я познакомился и подружился с одним лесорубом, охотником и отчасти философом – человеком по натуре замкнутым, даже застенчивым, но резким и на редкость едким в суждениях, острым на язык, однако не чуждым деликатности. Эфизио Каналю было пятьдесят пять, но всем своим видом он показывал, что втрое старше, зато другие свои многочисленные достоинства, напротив, предпочитал не афишировать. Что же до недостатков, то к ним следует отнести неискоренимую страсть избавляться от всего, в чём Эфизио разочаровывался. Включая женщин. В момент, не задумываясь ни на секунду. Он вообще не признавал полутонов, смешения красок, переходов цвета: либо чёрный, либо белый. Даже от жены хотел избавиться: уж больно редкостной занозой в заднице была эта дамочка. Надо сказать, так случается не только с жёнами: уж будьте уверены, иные мужья – занозы ничуть не хуже. Большинство из них ревнивцы, собственники, закомплексованные, но при этом безумно тщеславные люди, часто склонные к насилию и мелочным придиркам. Кроме того, они интриганы, самовлюблённые упрямцы, завистники и бабники. Так чего же ради связываться с этими замороженным, но быстро тающим ворохом страданий, который зовут браком?

Мой друг, лесоруб и охотник, пошёл к священнику, который его венчал, и тихонько, на ухо, сообщил, что хочет «разжениться», то есть освободиться от брачных уз.

– Нет, это невозможно, – ответил викарий.

– Почему же нет? Как сделано, так можно и отменить: всё равно, что клубок разматываешь.

– Говорю тебе, это невозможно: брачный союз может разрушить только смерть.

– Так значит, мне нужно её убить?

– Нет, что ты! Успокойся, не делай глупостей. Если вы так друг другу надоели, просто живите порознь.

– И как я только не пытался от неё избавиться, даже с лестницы спустил. А она возьми да и обратно поднимись. Всё время возвращается, что твоя резинка: сколько ни тяни, только по пальцам получишь.

– Тогда и не знаю, здесь трудно сказать что-то определённое, – священник развернулся и пошёл прочь, что было куда проще.

Друг мой работал с утра до ночи, в одиночестве и спокойствии. Он был одним из первых, кто купил себе бензопилу «Дольмар», с полным баком весившую целых восемнадцать кило. Кудахтанье её мотора было слышно в горах в любое время суток – знак того, что там, высоко-высоко, валил лес Эфизио Каналь. После того, как они с женой разошлись, безо всяких, надо сказать, бумажек и адвокатов, он переехал в дом на краю большого луга, где дорога переходила в размытую колею, заканчивавшуюся у старой лиственницы. Райское местечко, но чуть далековато, а транспорта у Эфизио не было, если не считать его собственных ног.