Двадцать три ступени вниз - [149]
Дочери Николая выглядели в Ипатьевском доме здоровыми и оживленными, как, впрочем, и их отец. «По виду его, — свидетельствовал бывший комендант, — никак нельзя было сказать, что он арестованный, так непринужденно весело он себя держал… Доктор Боткин говорил, что Николай Александрович вообще никогда не был таким полным, как во время своего екатеринбургского заключения».[22] Да и по другим (включая белоэмигрантские) описаниям, как и на сохранившихся екатеринбургских фотоснимках тех дней, Николай и его дочери меньше всего похожи на больных или изможденных, даже на усталых. «Царь по внешнему виду был спокоен, ежедневно выходил с детьми гулять в сад… Он по виду был здоров и не старел, седых волос у него не было, а супруга его начинала седеть и была худощава. Она в сад не выходила никогда, только на крыльцо. Иногда на крыльце сидела возле сына… Дети же вели себя обыкновенно и улыбались при встречах с караульными. Разговаривать с ними запрещалось. Неоспоримо во всяком случае то, что за время их заключения в ипатьевском доме никакого издевательства над царем и его семейством не делалось и никаких оскорблений и дерзостей не допускалось».[23]
Николай держался непринужденно, просто.
Впрочем, многим из тех, кто его наблюдал в те дни, казалось, что он, прикрываясь напускным простодушием, хитрит, присматривается, прислушивается, хочет уяснить для себя, что вокруг него происходит.[24]
Гуляя по саду, Николай увидел, как Медведев, боец охраны, рвет лопушки и складывает в кисет. Заинтересовался, подошел, стал расспрашивать: «Вы что это делаете, для чего рвете»? Тот ответил: «На курево, нет табака». — «Неужели?» — удивился, отошел что-то бормоча…[25]
Там же, в садике, прогуливаясь, однажды остановил взгляд на вооруженном караульном. Это был сысертьский рабочий Фомин: пиджак, стоптанные полуботинки, замасленная кепка. Николай подошел к нему: «Вот вы под ружьем, вроде как бы солдат, а формы воинской у вас никакой нет. Почему?» (Почти вся охрана в ипатьевском доме ходила в штатском.) Фомин ответил; «Не во что одеться. Провоевали всю одежду, нам ничего не осталось».[26]
Комендант рассказывает:
«…Он спросил меня, кто такие большевики. Я сказал ему, что пять большевиков — депутатов IV Государственной думы были им сосланы в Сибирь, так что он должен знать, что за люди большевики. На что он ответил, что это делали его министры, часто без его ведома.
Тогда я его спросил, как же он не знал, что делали министры, когда 9 января 1905 года расстреливали рабочих перед его дворцом, перед его глазами.
Он обратился ко мне по имени и отчеству и сказал: „Вот вы не поверите, может быть, а я эту историю узнал только уже после подавления восстания питерских рабочих“ (мирное шествие к Зимнему дворцу в пятом году он и в восемнадцатом году все еще называл восстанием. — М. К.).
Я ему ответил, что этому, конечно, не только я — не поверит ни один мальчишка из рабочей семьи».[27]
Вышел он на прогулку по саду с дочерью Марией. У края садика сидят на скамье и наблюдают за ним, покуривая, двое: заместитель коменданта Украинцев, он же начальник караулов, и Воробьев — дежурный член исполкома Совета, он же ответственный редактор газеты «Уральский рабочий» (каждые сутки дежурил по Дому особого назначения кто-нибудь из членов исполкома). Подошел и подсел к ним доктор Боткин.
«…Николай с дочерью быстрым и ровным шагом стали ходить по саду из конца в конец. Ходил он молча, сосредоточенно глядя себе под ноги, изредка перекидываясь словом с дочерью. Зато Боткин приставал ко мне со всякими расспросами…
— Нас всех очень интересует, — сказал Боткин, — как долго нас будут держать в Екатеринбурге.
— Этого я не знаю.
— А от кого это зависит?
— От правительства, конечно… Николай не принимал участия в разговоре, но, не переставая мерять солдатскими шагами дорожку, внимательно к нему прислушивался.
Вдруг он круто повернулся и остановился перед нами.
— Скажите, пожалуйста: Белобородов — еврей?
Пораженный нелепостью и неожиданностью вопроса, я не сразу нашелся, что ответить.
— Он на меня производит впечатление русского, — продолжал Николай.
— Он русский и есть.
— Как же он тогда состоит председателем областного Совета? — недоумевающе протянул бывший царь.
Оказывается, он был убежден, что во главе советских органов стоят только большевики-евреи…
У меня не было никакой охоты читать бывшему царю уроки политической грамоты и разъяснять ему отличие национальной политики советской власти от его собственной, и я не совсем вежливо оборвал разговор.
— Скажите лучше, нет ли у вас каких-либо заявлений или жалоб…»[28]
Дальше идет такой разговор с Воробьевым:
«— Скажите, пожалуйста, каковы сейчас отношения России с Германией?
— Читайте газеты, — сказал я ему, — там все напечатано, что вас интересует.
— Да мы уже две недели никаких газет не видели. Не знаю даже, какие газеты у вас в Екатеринбурге выходят.
